Хозяйка проклятого острова - Алина Углицкая
Или та, кто выдавала себя за Диану.
Палата была довольно миленькой, с розовыми стенами и даже живыми цветами на подоконнике в вазе. Но ее наполнял запах лекарств и тяжелого, почти осязаемого бессилия.
Суховской все так же сидел на стуле рядом с кроватью. За последние месяцы он сильно сдал. Осунулся и сгорбился, будто нес на своих плечах все грехи человечества. В его потухших глазах поселилась вселенская скорбь. Ведь в душе он винил себя за то, что случилось с любимой дочерью.
“Диана” лежала в том же положении, что и вчера, и позавчера, и неделю назад…
С момента ее обморока там, в “Грешнице”, она ни разу не очнулась. Хотя ее тело порой содрогалось в конвульсиях, но ни оно, ни зрачки не реагировали на возбудители. Врачи поставили диагноз: кома второй степени. Но причину установить не смогли, как и назначить лечение.
Консилиум проходил за консилиумом, одно светило медицинской науки сменялось другим… Суховской не жалел денег. Готов был последнюю рубашку отдать, лишь бы вылечить дочь. Но… одного желания здесь было мало.
Тамара взглянула на “Диану” через плечо Бориса. Ближе подходить не стала: мерное попискивание аппаратуры и переплетения разноцветных проводов всегда заставляли ее нервно ежиться.
Глаза девушки были плотно закрыты, но глазные яблоки под ними двигались быстро и хаотично, не останавливаясь ни на миг.
– Девочка моя, – Борис склонился над дочерью. Провел по ее щеке костяшками пальцев. – Мне нужно уехать ненадолго, мама посидит с тобой.
– Я не буду с ней сидеть, – произнесла Тамара раньше, чем успела осознать собственные слова. – Найми сиделку.
– Что ты сказала? – он даже не обернулся.
Поправил волосы девушки, аккуратно расчесывая пальцами пряди.
– Что слышал.
На этот раз Борис все же выпрямился и посмотрел на жену.
– Она твоя дочь и нуждается в матери. Как ты можешь так к ней относиться?
Но Тамару уже охватил кураж. Тот самый, с которым в первый раз прыгают с парашютом или ныряют в морскую бездну. Под тяжелым взглядом мужа она покачала головой и мстительно улыбнулась:
– Нет. Она не моя дочь. И не твоя. Ни та, ни эта. Ты всю жизнь воспитывал чужого ребенка и ничего не заметил!
Она увидела, как муж побледнел. Но это лишь придало ей смелости.
Кровь отхлынула от лица Суховского, окрасив кожу в синюшный оттенок. Рука Бориса рефлекторно дернулась к сердцу.
– Ни та, ни эта? – повторил он, чувствуя нарастающую боль в груди. – Что это значит?
– А то, что их двое!
– И… кто же вторая?
Борис смотрел на жену и не понимал, что она говорит. Он точно знал, что Тамара ему не изменяла. Она не могла родить от кого-то другого. Может, она просто повредилась умом, когда с их дочерью случилось несчастье?
– Вон та, – Тамара кивнула на больничную койку, – которая под капельницами лежит. Ты даже не понял, что она не та дочь, которую ты воспитывал и любил, сраный папаша!
– Тамара, ты пожалеешь, если все это правда! – прорычал он, задыхаясь от боли в груди.
– Уже пожалела! Все эти годы только и делала, что жалела. А теперь подаю на развод.
Только когда хлопнула дверь, Борис осознал, что случилось.
Жена только что призналась, что Диана – не его дочь.
Он обернулся к девушке, склонился, тяжело дыша. Пристально вгляделся в ее лицо, ища родные черты, пытаясь увидеть то, чего нет…
Генетический анализ поставит все на свои места. Сделать его недолго. Но, если Тамара солгала… она будет умолять о пощаде до конца своих дней!
***
– Пришли! – сказала Инесс странным каркающим голосом и остановилась.
Пошуршала во мраке.
Диана за ее спиной силилась разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Несколько минут назад они вошли в пещеру и все это время двигались по тоннелю, ведущему все глубже и глубже под землю. Поначалу своды тоннеля светились мягким рассеянным светом. Но потом он расширился, образовывая еще одну пещеру, и свечение осталось за спиной.
– Где мы? – нахмурилась Диана. – Где Джерард?
В тот же миг вспыхнул факел. Инесс подняла его, освещая черный обелиск, испещренный надписями на незнакомом языке. Рядом с обелиском лежала кучка белых округлых камешков, каждый размером с куриное яйцо. И связка тонких длинных свечей, похожих на церковные. Только они были темно-бурого цвета, будто покрытые засохшей кровью.
– Что это? – Диана напряглась, делая шаг назад. – Куда вы меня привели?
От обелиска веяло неприкрытой угрозой и странным, пронизывающим холодом. Этот холод Диана почувствовала еще в тот момент, когда Инесс почти силком заставила ее перешагнуть порог пещеры. Было в нем что-то пугающее, потустороннее.
А еще каменистый пустырь перед входом и рисунок скал вдоль берега, на который с ревом и грохотом бросались морские волны, показались ей очень знакомыми.
Она словно была уже здесь. И не раз. Или видела это место в тяжелых, не дающих отдыха снах.
А теперь, остановившись перед обелиском, Диана ощутила тревогу. Необъяснимую, на уровне подсознания. Эта тревога охватила ее легкой дрожью. Заставила плотнее стянуть шерстяной платок на груди.
Но это не помогло.
– Это то место, где ты должна быть, мерзавка, – процедила Инесс.
В глазах герцогини полыхнуло темное пламя. Лицо исказилось, превращаясь в гротескную маску. Чувственные губы изогнулись в хищной усмешке.
Диана наконец поняла, что ее обманули. Джерард не звал на помощь. А если и звал, то не в этой пещере.
– Я ухожу отсюда, – заявила она, решительно разворачиваясь к выходу.
И получила удар по голове.
Очнулась от вкуса собственной крови, наполнившей рот. Наверное, прикусила язык при падении. Вряд ли Инесс пинала ее бесчувственную. Хотя теперь Диана уже ни в чем не была уверена.
Застонав, она открыла глаза. Голова кружилась, горло сжималось от тошноты, а вокруг стоял вязкий туман. Странные белесые испарения поднимались от пола пещеры, выстеленного мелким морским песком, и от неровных каменных стен.
Диана попыталась вспомнить, что произошло. Ночь, Инесс и их безумный поход туда, где якобы ждал помощи Джерард.
Сейчас она лежала у подножия обелиска, а герцогиня, передвигаясь на четвереньках, выкладывала вокруг нее кольцо из тех странных камешков, похожих на гальку. Они были одинаковой формы и размера. Инесс, видимо, здорово заморочилась, подбирая их.
Диана попыталась перевернуться и вдруг поняла,
