Всё, кроме любви - Марианна Красовская
Хурт расслабил кулаки. Надо же, он ОЩУЩАЛ разницу между жалостью и сожалением, а не просто понимал её.
Надо же. После Элли, променявшей его на сенатора Дэйлиса, и операции он ощущал что-то подобное только с Катариной, но совсем не так. Намного легче, те ощущения были легко различимы именно на фоне её отстранённости, так сказать, на контрасте. Там он решил не просто не причинять вреда, но и делать для Кэт всё, что в его власти потому, что ясно понял — она Дар Божий, посланный ему за верное служение. А с Божьими дарами нужно обращаться бережно.
Здесь же, с Пеппи, всё было совсем иначе. Он вспомнил, как в первый раз наказал её, и снова сам себе удивился. А ведь он тогда был ЗОЛ, действительно зол на неё за тот плевок, и ведь не прибил же на месте! Видимо, уже тогда он почувствовал, что она тоже — Дар Божий, только не сразу это понял.
Хурт резко развернулся, и подошедшая к нему девушка отпрянула, но не назад, от него, а в сторону, вжавшись в стенку у окна между шкафом и самим Хуртом.
— Что, девочка, опять отрезаешь себе пути к отступлению? Не стоит, я же уже сказал, что ничего тебе не сделаю.
Голос его звучал холодно, впрочем, как всегда, но накрутившая себя Пенелопа услышала в нём отражение своих страхов.
— Хурт, ну пожалуйста, — голос сорвался на умоляющий, а на щеках появились две влажные дорожки. — Я сильная, я потерплю, я честно-честно взрослая! И сделаю всё, что ты скажешь, только не уходи! Не бросай меня, Хурт, не бросай меня опять одну!
Контрабандист и убийца достал платок, протянул руку и мягко вытер слёзы на её щеках, а потом, приставив платок к её носу, сказал.
— Сморкайся.
Пеппи округлила глаза.
— Ты же сказала, что сделаешь всё, что я скажу. Сморкайся.
Пенелопа со всей силы дунула в ткань, Хурт вытер ей нос и, свернув платок, положил в карман.
Вновь возникшим удивлением, смешанным с каким-то новым, тёплым чувством он насладится позже, распробовав все его оттенки. Она, больше него самого — убийцу, боится, что он уйдёт.
Спасибо, Всевышний, это очень… приятный подарок.
Пеппи не понимала. Она совершенно не понимала этого странного страшного человека. Такого нужного и близкого. А больше всего она не понимала себя.
Он обходился с ней грубо — но с другими был просто жесток, ей же всеми силами старался не причинять боль и постоянно об этом напоминал. Он пугал её до чёртиков, но при этом защищал от всего мира. Он говорил прямо, что использует её, но при этом решал её проблемы.
Он в розыске. Он убийца. Он сделал её соучастницей.
Он сказал, что они поженятся. И после этого поговорят о детях.
Она чувствовала себя загнанным в угол мышонком, понимая, что теперь он её просто так не отпустит, и при этом едва не умирала от страха, решив, что он её бросит.
Хурт Вагнер. Человек в рабском ошейнике, которому она готова беспрекословно подчиняться. Что он с ней сделал?
Пеппи сказала ему правду — она действительно готова на всё, только бы он не бросил её одну. А он просто вытер ей нос, хмыкнул и развернулся к двери.
— Нет! — выкрикнула девушка, кинувшись в ту же сторону, обогнала его, едва не сбив с ног, захлопнула дверь и дважды повернула в ней старомодный железный ключ — символ аристократизма и приверженности традициям. Такие были здесь в каждой двери — просто потому, что ее покойный отец любил антиквариат.
Хурт легонько приподнял брови. Это означало удивление.
— Ты меня заперла? — уточнил он.
— Нет конечно, — почти прошептала Пенелопа. — Я же не активировала магнитные замки. А этот тебе — на один удар.
— Тогда что это за цирк?
— Это символ. Ну, как этот ключ. Я не хочу, чтобы ты уходил.
— Прикажешь жить в кабинете?
— Хурт, пожалуйста. Ты же всё понимаешь. Я не могу так. Скажи, что простил меня. Или накажи. Но только не уходи так, пожалуйста. — Пеппи подошла к нему и, глядя в глаза — причём неожиданно сразу в оба — медленно опустилась на колени. Её руки потянулись к поясу его брюк.
Мужчина перехватил их.
— Тянешься к бластеру? Это опасная игрушка, девочка, можно пораниться.
— Что? Нет! Я…
— Пеппи, я пошутил. Вставай давай.
— Но почему? Мужчинам ведь это нравится. Тебе тоже ведь понравилось? Там, на балконе. Я буду стараться, тебе снова понравится…
— Вставай, я сказал, ну! — Хурт потянул её за руки, поднимая. — Что за склонность к драматизму? Я же сказал, что не буду тебя наказывать. Это всё равно бессмысленно, ты делаешь глупость за глупостью, совершенно не отдавая себе в этом отчёт. Чтоб усвоенный урок работал, нужно о нём помнить, а у тебя от страха память становится как у глубоководной рыбки.
— Это очень плохо, да? — дрожащим голосом спросила перепуганная “рыбка”.
— Да, девочка. Ну а сейчас чего ты боишься?
Он знал. Но хотел услышать ещё раз. Отчего-то ему было приятно это слышать.
— Что ты уйдёшь. И… я хоть всё ещё не такая красивая, как Гвен, но стараюсь… Просто скажи, что делать, чтоб тебе понравилось…
— Всевышний, если бы мне нужен был просто секс, я бы пошел в бордель. Так что прекрати зацикливаться. Никуда я не уйду. И не уйду я потому, что ты — моя, независимо от того, насколько ты хорошая любовница. О-о, — простонал он, увидев, как вытянулась её заплаканная мордашка, — да хорошая ты любовница! Я просто пытаюсь донести до тебя, что это не самое важное…
Он
