Вайолет, созданная из шипов - Джина Чэнь

– Тебя так легко прочитать.

Я позволяю своей мантии соскользнуть и растечься волнами ткани у моих ног.

– Так просвети меня. – Сайрус усаживает меня на свой стол, скользя руками по моим ногам. – Что же я хочу сделать?

Я никому в этом мире не верю, и ему меньше всех, но умею договариваться, а его прикосновения – хороший предмет для торга. Будет время и для нежностей, но пока вызывающая ухмылка на его лице вызывает у меня желание позволить ему продолжить раздражать меня так долго, насколько это возможно. Он прижимается носом к моей коже, и на его лице сейчас не та маска очарования, которую я презираю, а что-то более лукавое и тайное. Мне нравится эта его сторона. Мне нравится, что она моя.

Толкнув его на колени, я отдаю ему приказ в качестве ответа:

– Срази меня.

Восседая на его столе, я узнаю, что такое компромисс: передо мной на коленях стоит принц, губы которого свободно исследуют мое тело. Он задирает мои юбки до талии, глядя на меня с ухмылкой снизу вверх, словно задавая немой вопрос. И эта кривая ухмылка у моего бедра тоже принадлежит мне. Я краснею от происходящего, от того, как мало я могу скрыть, от того, как он ублажает меня столь откровенно.

Когда его губы, наконец, прижимаются ко мне, мои пальцы зарываются в его волосах, реакция столь незамедлительная, что я отвернулась. Он ласкает меня до тех пор, пока мои ноги не начали дрожать, до тех пор, пока меня перестало волновать то, как я отзываюсь на его действия.

Я хватаюсь за подол его рубашки и стягиваю ее через голову. Сайрус стаскивает с меня платье, и мы падаем на пол.

Я пила отвар из трав, которые мне дала Камилла, но неожиданно начинаю нервничать, что этого может быть недостаточно. У меня было время с момента нашей последней встречи, чтобы извести себя всеми теми вещами, которые мы чуть не сделали. Когда его тело нависает надо мной, я резко поднимаюсь.

– Я не… Мы не должны рисковать, – вздыхаю я.

– Хорошо, – так же вздыхает Сайрус, и его следующий поцелуй полон нежности, на языке солоноватый привкус. – Хорошо, – и только в этом повторяющемся шепоте я понимаю, что, возможно, меня пугает скорость, с которой мы всегда движемся, когда дело касается друг друга.

Но границы тоже могут быть веселыми. Мы всегда их обходили. Он проводит большим пальцем, а потом губами по частям моего тела, и костяшки моих пальцев белеют, когда я цепляюсь ими в ковер. Не имеет значения, что он будет делать. Это его я хочу, а он хочет меня. Мы оба выбираем эту беспечность. Сказки врут: судьба ничто иное как переменчивое биение сердца принца, оно пытается вырваться из груди навстречу моему.

Когда его самодовольство уже зашкаливает, я делаю маневр, и Сайрус оказывается подо мной. Я понимаю, что он дразнил меня той самой губой, которую сейчас закусил, но я куда лучше него умею это делать и, думаю, что нравится мне это куда больше. Если во вражде есть хоть капля доверия, то наше крепче любого, оно гарантирует, что ни один из нас сдерживаться не будет.

Одна рука обернута вокруг его шеи, а другая на той его части, что ноет из-за меня, я наслаждаюсь своей победой, пока он шепчет мое имя, как лихорадочную молитву.

Если я еще не преследую его во снах, то с сегодняшнего дня буду в них постоянной гостьей.

Мы лежим на ковре полураздетые, глядя на украшенный созвездиями потолок его кабинета. Наши обнаженные руки излучают тепло, которое ощущается даже без касаний.

– Это плохая идея, – шепчет Сайрус.

– Была, – добавляю я.

Это была плохая идея. Это уже произошло, что уже само по себе является причиной, почему мы лежим на полу, совершенно опустошенные. Зуд под моей кожей утих, я уже не думаю только о его губах всякий раз, когда он делает вдох. Плохие идеи обычно либо отвратительны, либо очень соблазнительны. Маятник качается из стороны в сторону, и недавно он был в другой стороне, но сейчас вернулся обратно.

Повернувшись лицом к нему, я обнаруживаю, что он смотрит на меня. Девушки борются друг с другом только ради того, чтобы коснуться этого лица. У него куда больше веснушек, чем я помню. И я все равно думаю о его губах, покорившихся мне у основания моей шеи еще десять минут назад.

Даже я бы посмеялась… Что я и сделала.

– Что смешного? – спрашивает Сайрус.

Мы. Все.

– Это. – Я взмахиваю руками в воздухе. – Прекрасный Принц развлекается с местной Ведьмой. Мы – дипломатический кошмар.

– Это не смешно.

– Немного, но смешно.

Судьба эпохи зависит от наших губ. Я произношу предсказания, которые могут даровать корону королю, а его поцелуи могут решать судьбы империй, когда обращены к правильному человеку, коим я не являюсь. Ставки так высоки, что даже абсурдны. Если бы обстоятельства были другими, но задаваться подобными вопросами бесполезно.

Я видела своих посетителей, страдающих от своих неправильных жизненных решений, несмотря на все советы, которые я им давала. Но все каким-то образом всегда оборачивалось им на пользу, и каким-то волшебным образом им удавалось избежать разбитого сердца. Они стареют в радости, потому что не ведают, какими могли быть нити их судеб. Они ничего другого не знают.

Проблема в том, что я всегда знаю лучше.

Свои собственные нити судьбы я не видела, но могу их представить. Мне не стоило смеяться над Сайрусом. Я должна была прикусить язык и притвориться. Похвалить его, обратиться к нему по титулу, а не детским прозвищем. Я не должна была отвечать на его поцелуй. Переплетение наших судеб не было неизбежным, написанным звездами, но они как два фитиля двух стоящих рядом пороховых бочек, и мне стоит перестать бросаться в них спичками.

Но сейчас все тихо. Серебряная тень занавесок скользит по непозволительно хорошему телу Сайруса, его волосы отброшены назад, он смотрит на меня так, словно видит то, что не могу видеть я, словно этот момент что-то значит.

– Я просила тебя не смотреть на меня так, – говорю я.

С губ Сайруса срывается звонкий смех, а мое сердце пропускает удар. Он проглатывает звук, в извинение оставив только улыбку, словно он не собирался выпускать свой смех на свободу, и невозможное желание разрывает меня, глупое и невозможно наивное.

Смех был настоящим. Но Сайрус знает, как знаю и я, что у нас есть свои роли, которые мы должны сыграть, и мы слишком много раз нарушали обещания, которые давали друг другу, при любой удобной возможности. Какими бы мы были, если бы не ссорились каждый раз, когда это было так важно? Возможно, мы бы нашли утешение друг в друге,