Rein Oberst - Чужой для всех. Книга 1.
-Флажки расставлены. День два и капкан захлопнется товарищ "первый".
-Я смотрю, вы не правильно меня поняли Прокофий Логвинович,— с мягкой укоризной заметил тому командующий фронтом. — Вы заставляете меня вновь повторить сказанное о степени вашей ответственности и серьезности возникшей проблемы.
Романенко на мгновение вспыхнул. В трубке послышалось его нервное сопение. Но он, быстро взял себя в руки и твердым голосом произнес:
-Завтра к исходу дня поднятый вопрос будет закрыт товарищ "первый". Я вам лично доложу об этом.
-Вот сейчас другое дело. Не подведите меня Прокофий Логвинович. Я надеюсь на вас.
-Не подведу, — угрюмо ответил Романенко.
-А что вы думаете делать с командиром батальона, попавшим так бесславно к врагу.
-Отдам его под суд военного трибунала. А там путь один.
-Я думаю надо поступить иначе, — Рокоссовский сделал паузу, как бы что-то вспоминая. Молчал и Романенко. Затем генерал армии кашлянул и спокойным голосом продолжил: — Я знал раньше в Забайкалье одного командира взвода по фамилии Новосельцев. Он был у меня на хорошем счету. Предполагаю, что это один и тот же офицер. Пусть нынешний искупит свой грех кровью в штрафной роте рядовым. Нам скоро нужны будут такие люди.
-Я возражаю товарищ командующий. Его вина слишком очевидна.
-Перед войной моя вина тоже была слишком очевидной. И я находился в местах не столь отдаленных. А сейчас как видите, разговариваю с вами по телефону.
-Тогда было другое время.
-Сейчас тоже другое время,— настоял на своем Рокоссовский.— Не возражайте. Жду завтра вашего доклада...,-и телефон отключился.
Глава 20
15 мая 1944 года. На участке 48 армии 1-го Белорусского фронта под Рогачевом.
-Дэдушкин? Где сержант Дэдушкин? — в траншею, вырытую в полный профиль, вспрыгнул молодой боец среднеазиатской национальности.
-А Бабушкин не подойдет?— придержал того за руку от падения веселый красноармеец с пышным чубом, выглядывавшим из пилотки.
-Не хорошо шутить с посыльным. Меня майора послал, — дернул тот свою руку и строго посмотрел на веселого красноармейца.
-Да, ладно, тебе степной аксакал, не обижайся. Спит сейчас твой Дедушкин со своим отделением. С боевого охранения пришли. Может, табачком угостишь, служивый.
-Махра курить нельзя. Махра плохо. Майора вызывает Дэдушкин в штаб одна нога здесь, другая там.
-Тогда понятно,— засмеялся солдат. — За поворотом налево в блиндаже найдешь своего Дедушкина.
— Солдата! Не обижай больше аксакала. Аксакал-это старейшина рода.
-Да, ладно тебе, иди уж боец...
-Куманзабаев я, рядовой Куманзабаев.
-Значит Кумысзабаев,— веселый красноармеец еще шире заулыбался и оглянулся по сторонам, ожидая поддержки. Но рядом в эту минуту других бойцов не было. Он хотел еще что-то сказать Куманзабаеву, но посыльный штаба, так и не поняв шутки, быстро скрылся за поворотом траншеи...
Через пятнадцать минут сержант Дедушкин, поприветствовав часового у блиндажа, где располагался штаб стрелкового батальона и, приоткрыв брезент, вошел в земляное убежище.
-А вот и наш лучший командир отделения, — встретил Михаила на пороге простуженный голос комбата. — Как видите орденоносец, гвардеец. Все при нем. Подходи сержант ближе, есть разговор.
Михаил четко подошел к командиру батальона, чуть пригнувшись, старая партизанская привычка, и доложился о прибытии. Его цепкий взгляд сразу выделил в штабе незнакомца, подтянутого старшего лейтенанта в форме госбезопасности. На душе у Миши сразу похолодело. Но он стоял смирно. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Товарищ старший лейтенант желает с вами поговорить, — на сержанта смотрели по-отечески добрые, но волевые глаза комбата. — Мы вас оставим наедине. Поговорите. Пойдем капитан, — он обратился к начштабу батальона, — Перекурим.
-Нет, нет. Я вас не буду беспокоить товарищи военные, — заспешил "особист". — Оставайтесь на мете. А я поднимусь с сержантом наверх. У вас кругом прекрасная березовая роща, как будто на дачу попал.
Майор хмыкнул в усы: — Как скажете. Вам виднее. Сержант! — обратился он уже к Дедушкину,— поступаете в распоряжение старшего лейтенанта,— и пристально, словно прощаясь, посмотрел тому в глаза...
Было ранее утро. Майское солнце только, только начало отдавать природе свою космическую энергию, обещая не по-весеннему теплую погоду. Мириады капелек росы, сверкая, весело перешептывались между собой на траве и зеленых листочках молодых берез. Воздух не надышаться. Необычная тишина. Красота необыкновенная. Но на душе у Миши неспокойно. Сон пропал сразу.
— За мной! Не отставать сержант,— не поворачиваясь назад, бросил тому офицер и скорой походкой направился в глубину рощи.
"Куда меня ведет этот "старлей", похоже "особист" из армии",— тревожные мысли, иглами покалывали сердце и болезненно отдавались в душе Михаила с каждым его шагом. Он сильной упругой походкой с автоматом ППШ на плече шел, не отставая от офицера. Тот явно спешил. Но идти пришлось недолго. Буквально через двести метров по роще они вышли к дороге. Там стоял армейский "Виллис".
-С машиной все нормально?— спросил офицер у водителя сержанта, на груди которого красовалось несколько медалей.
-Все в лучшем виде товарищ старший лейтенант. Доедем хоть до Берлина.
-До Берлина пока рановато, а вот в сторону Журавич через Рогачев прокатимся,— с усмешкой сказал "особист" и по-хозяйски уселся на заднее сидение американского джипа. — Присаживайся и ты сержант, не стесняйся. Говорить будем в дороге, время не ждет.
При упоминании Журавич, Миша вздрогнул, лицо его чуть посерело, но он постарался не показывать свое волнение, усаживаясь рядом со старшим лейтенантом. В голову пришла первая мысль: "Что-то случилось с родными, с мамой".
-Не волнуйся Дедушкин, с матерью все в порядке, — самодовольно проронил офицер, как будто прочитав мысли Михаила. — Трогай Николай.
От линии фронта до Рогачева ехали, молча и недолго, километров пятнадцать. Водитель умело и лихо крутил баранкой, оставляя позади тыловой транспорт. Офицер курил и иногда с интересом посматривал на Михаила. Тот старался сидеть спокойно, однако это ему удавалось с большим трудом. "Особист", машина, дорога, неизвестность одновременно тревожили его, но и давали повод выплеску в кровь новых порций адреналина. У Миши начал появляться повышенный интерес к предстоящим событиям. А то, что они должны быть он с каждым убегающим километром чувствовал все сильнее нутром. "Что-то молчит особист", — думал Михаил. "Выжидает, высматривает. Подождем". Лишь когда пересекли стратегически важный мост через Днепр, непомерно укрепленный и усиленный дополнительными огневыми точками, даже танками и артиллерией, как подметил математический ум Михаила, офицер повел с ним разговор.
