Третьего раза не будет! (СИ) - Ульяна Муратова
Коронел, хоть и некрупный, но двужильный, двигался так, будто всю жизнь только и делал, что рубил маригор. Каждый скупой удар рассекал панцирь или отсекал голову твари, каждый взмах заканчивался попаданием в цель, каждый шаг был просчитан заранее. Деревянный протез с хрустом давил на земле насекомых, что ещё ползали или дёргали лапами. Теньент не отставал. Манера боя у него отличалась: длинная алебарда не подпускала к старому вояке никого, он держал максимальную дистанцию и разил издалека, при том успевал и коронела прикрывать, хотя тот в бой шёл первым.
Мы отошли на десяток эстад от башни, и отбивались от разъярённых маригор, что пытались нас окружить.
— Есть ишшо живые? — зычно крикнул коронел, рубанув клинком по красной спине твари.
В окошках ближайших домов мелькнули лица.
— А подсобить? — рыкнул теньент и отсёк подлетающей маригоре жвала так, что из той брызнула жидкая гемолимфа.
Раздался шум, хлопнули двери, и наружу высыпало несколько десятков вооружённых мужиков. Я хлестнул по рою огненным потоком и опалил сразу десяток тварей. Жучилы отпрянули к башне, ползя по трупам сородичей.
И тут дверь на лестницу башни распахнулась, и на пороге появился Сашка.
— Папа! — отчаянно позвал он, и несколько маригор кинулись на него.
В венах вскипела кровь, я рванул к сыну, но видел, что не успею. Видел, как одна тварь вцепилась жвалами в его бедро, слышал полный ужаса крик, и даже будто почуял запах свежей крови, что хлынула из перерезанной артерии. Посох сам свистел в воздухе, я не смотрел, куда бью, второй рукой сплетая аркан. Одна тварь рассекла мне руку, но я даже не взглянул на рану. Сын рухнул на землю, и сверху накинулись две маригоры. Две последние эстады я пролетел над землёй, обрушил на жучилу, что жрала сына, яростный удар и отпихнул в сторону. Вторую добил коронел. Я влепил в сына лечебный аркан и подхватил на руки, втаскивая обратно на лестницу. Коронел с треском захлопнул за мной дверь, отсекая от боя.
Острейшие жвалы маригор исполосовали Сашкин петорак. Сын лежал белый от ужаса и молчал. Я влил в него столько сил, что маленькое тело аж засветилось. Резаная рана на бедре и рваные на животе затянулись, и я вдохнул, кажется, первый раз за всё это время. Остро пахло свежей кровью.
Я волоком потащил мальчишку наверх, чтобы убедиться, что с Аней всё в порядке. Но она отсутствие Сашки даже не заметила! Перевязывала ногу Лёше и вообще не видела, что ворота распахнулись, и вошли мы.
Убедившись, что все живы, я рявкнул:
— Сидеть тут и не сметь выходить!
Аня аж подпрыгнула от неожиданности и удивлённо обернулась на нас. Удивление мгновенно сменилось ужасом, когда она разглядела измазанного в свежей крови белого Сашку.
— Он в порядке, — бросил я и ушёл, заперев насест.
К моменту, когда я вернулся в бой, он уже почти затих. Оставшиеся в живых маригоры снимались с места, сердито жужжа крыльями. Рой улетал, а на земле лежали опалённые и порубленные трупы жучил, свежие и успевшие подтухнуть и завонять.
— Блага, — поздоровался я с начальником станции, мужичком лет пятидесяти, покрытым шрамами от молний, такие ни с чем не перепутаешь.
— И вам блага, — отозвался он. — Вовремя вы крыларов спустили… Мы вчера не смогли до башни добраться, рой ночью налетел, вот они и елозили тут, пока вы не подошли. Мы утром пытались прорваться и малясь их порубали, но того мало оказалось. Не иначе как сама святая Ама Истас вас послала.
— Раненые есть? Я целитель.
— Ох ты ж, свезло, так свезло! — искренне обрадовался мужичок. — Есть трое, один тяжёлый. Идите за мной.
Гнев с раздражением на жену и сына бурлили в крови, и я решил сначала успокоиться, а потом идти и выяснять, что непонятного и сложного было в моём приказе «не высовываться». На больных толком даже не смотрел. Тяжёлый — молодой парень с рассечённым животом — явно вознамерился увидеть сегодня другой свет. Это взбесило ещё сильнее. Я бы настолько зол, что действовал на одних инстинктах. Тело двигалось по привычке, чары сами ложились на повреждённые ткани, спаивая края страшных ран. Я даже не вспотел, только отчего-то разъярился ещё сильнее, когда вспомнил удивлённое лицо жены.
Она даже не видела, что от неё ребёнок сбежал! Дура! Идиотка! Гайрона безголовая! У неё их два всего. В двух руках не путается? В двух ногах не спотыкается? А в чём проблема за двумя сыновьями проследить? А этот куда попёрся? В мать интеллектом пошёл? А чего сразу с площадки не шагнул, долбоклюй безмозглый!
Последнего больного я даже обезболить не успел, срастил рану и молча вышел прочь из чужого дома. Негодование и не думало униматься, и я вернулся к башне, чеканя шаг. Шёл по лестнице, со злости громко топая сапогами, но и это не помогало. Хотелось наорать на жену так, чтобы она на всю жизнь запомнила: ослушиваться моих приказов нельзя! И точка!
Резко распахнув створки ворот, я застал сидящую на полу Аню, прижимающую к себе двоих окровавленных детей. Сашка мелко дрожал и всё ещё был бледен, а Лёша икал. Громко и жалобно.
— Какого каскарра вы вытворяете?! — взрычал я, глядя на сжавшуюся в комок Аню.
— Алекс, послушай, получилось очень глупо… — начала она.
— Глупо? Глупо?! Сашку чуть маригоры не сожрали! Глупо — это за покупками без кошеля полететь. А то, что вы вытворили — это убийственная тупость! Он чуть не сдох сам, подставил меня, потому что мне пришлось продираться сквозь рой к нему на выручку, и подставил Аненов, потому что они остались прикрывать меня, пока я его лечил! Это не глупость! Это откровенное вредительство! — я старался не орать, но голос против воли набирал обороты. — Я тебе приказал сидеть здесь в безопасности и следить за детьми. Что в этом сложного, Аня?!
— Прости, — сказала она, утирая слёзы с лица. — Всё вышло случайно. Лёшу ранили, но он от шока даже не заметил. Пока я перевязывала, не видела, что Сашка испугался и пошёл тебя на помощь звать. Мы не специально. Он просто никогда не видел таких ран. А ты — целитель. Он пошёл звать тебя, а я даже не видела. Занималась Лёшиной ногой.
Голос жены дрожал, сыновья сжались в комок. Она тесно прижимала их к себе. Бурлившая в крови ярость постепенно утихала.
— Нельзя ослушиваться приказа из-за ерундовой раны! — чуть спокойнее сказал я, подходя к икающему сыну. — Покажи, что тут.
— Сашка не знал, насколько она опасна.
