Вероника Мелан - Уровень Война
Они раскрыли купол первыми; инструктор страховался.
Два тела одновременно вздрогнули, встали вертикали и резко дернулись обратно ввысь; Ани завизжала. Она, кажется, забыла, что ее снимает видеокамера — дуреха, потом будет укорять себя при многочисленных просмотрах памятного момента, и только тогда уже заметит красноту щек, растрепавшиеся, словно от взрыва, волосы, услышит, что вопила, как сбрендившая цапля. Ну, ничего, так у всех…
Чтобы не пугать девчонку, да и не рисковать понапрасну, Эльконто протянул руку, взялся за толстый надежный шнур с узлом на конце и, что было сил, дернул за него.
Резкое движение, шорох ткани, оттяжка вверх — как же больно плечам (столько раз ощущал, а так и не привык), и начался ровный спокойный полет-скольжение.
Теперь без страха. Теперь только любоваться.
* * *— Ты боялась!
— Я не боялась!
— Да ты зеленая была перед выходом!
— Ну и что! Подумаешь… ноги тряслись. И руки. Но ведь все равно было здорово!
В этот момент ему казалось, что Ани останется розовощекой на всю оставшуюся жизнь. Коньяк, который она теперь поглощала в объемах, сравнимых с теми, что потреблял он сам, сделали ее глаза блестящими, как оттертые от горной пыли алмазы.
— Дэйн, я просто должна, ОБЯЗАНА записаться в какую-нибудь спортивную секцию или школу. Я жить не смогу без этого! Понимаешь, я, наверное, сумасшедшая, но за все то время, что я провела с тобой, больше всего мне понравились две вещи…
— Это какие?
— Тренировки перед домом на лужайке. И этот прыжок.
Он смотрел на нее в задумчивости. Вокруг гомонил на разные лады народ; бар к восьми вечера напоминал грохочущий музыкой тамбур поезда: сигаретный дым, покачивающиеся люди, разговоры по душам. На полированной стойке отражались цветные пятна подвешенной к потолку световой конструкции.
— А я-то думал, что все это время со мной в доме жила тихоня.
— Чего это вдруг?
— Ну, как с чего? Такая примерная во всех отношениях девушка-чистюля. Крема по утрам, пробежечки, маникюр…
— Одно другому не мешает.
— Чему это — другому?
— Тому! — Ани-Ра вдруг расхохоталась. — А, может, я все это время не в том направлении смотрела? Может, я — бывшая спортсменка-экстримальщица? Или преподавательница в тире? Или… вообще — телохранитель!
— Ух, ты!
— Кстати, мы еще не ходили в тир.
Она определенно напивалась, и делала это быстро.
Глядя на то, как соседка-экстрималка воодушевилась при мыслях об оружии и иже с ним, Дэйн вдруг подумал, что одного упорства и силы духа было недостаточно для того, чтобы пройти Войну. Требовалась еще одна деталь — любовь к процессу. Нет, не желание убивать, но наслаждение от обращения с оружием, любовь к жизни на грани, удовольствие от бурлящего в крови возбуждения. И если Ани такая (а она скорее всего такая), то…
Нет, лучше в том направлении не думать, потому что если Ани-тихоня — это не девушка для Дэйна, то Ани-Воительница — это… кхм-кхм… крайне возбуждающее зрелище. Представив ее лежащей на земле позади пулемета-автомата, он едва не поперхнулся коньяком. Не дай Создатель ей заполучить в руки прицел, приклад и магазин в одной конструкции, потому что тогда в мятежной душе проснется мятежный Дух, и его снова придется укрощать…
Эльконто вдруг почувствовал, как ему вдруг захорошело при этих мыслях.
Стоп. Нет. Нужно срочно представить ее в переднике, пекущей булочки. Да, в переднике… цвета хаки.
Он тоже определенно напивался.
— И, кстати, что ты имеешь против тихонь?
Вопрос был задан настолько категоричным тоном, что Дэйн едва не поперхнулся второй раз. Чтобы скрыть смущение, он набрал в кулак орешков, тут же закинул их в рот и принялся жевать. Не признаваться же ей, что ему нравятся «сильные» женщины? Об этом не знал даже Стив, а уж тот, казалось бы, знал обо всем на свете — вот бы в его репертуаре прибавилось извращенских шуточек.
— Ничего не имею в виду. Хорошие девушки. Тихие, спокойные…
— Занудные.
— Обычные…
— Тихие.
— Предсказуемые.
— Скучные.
— Ну, почему скучные? Просто предсказуемые. Без сюрпризов.
— А тебе нравятся с сюрпризами?
Ему казалось — она лезет ему рукой в штаны, потому что при мыслях о наглых, напористых и непредсказуемых девушках, у него тут же начинал оживать запрятанный в трусы орган.
— Да, какая разница, что мне нравится!
— Ну, как, какая? Это важно.
— С чего это?
— С того.
И оставив фразу без дополнительных пояснений, Ани запрокинула в рот остатки коньяка. Через секунду, когда пары алкоголя ударили в нос и обожгли горло, она поморщилась, сгребла, как он сам недавно, из тарелочки все орешки, закинула в рот и принялась жевать.
Нет, такая Ани ему определенно нравилась.
Бар казался слишком шумным, а улица наоборот слишком тихой, и поэтому они пели. Хором.
— Мы счастливы всегда! И жить мы будем долго! Кутить, как никогда…
— Мы тощие с иголку!
Закончила куплет Ани совсем не теми словами, что были в песне и рассмеялась.
Их шаги и голоса отражались от стен. Эльконто похрюкивал, шоркая подошвами, и то и дело выдавал все новые импровизации:
— Укроемся футболкой… с нас трезвых мало толку…
— Натянем парашют и будем падать с не-е-еба…
— В траву, чтобы не колко!
Они были пьяны и счастливы, как бывают счастливы люди, живущие в настоящем моменте — ни проблем, ни вчера, ни завтра, лишь легкие заплетающиеся ноги и такие же легкие, пустые от тягот и невзгод, головы. Впрочем, ноги Ани заплетались куда сильнее, нежели у ее спутника, поэтому после третьей почти удачной попытки упасть, она принялась канючить.
— Ну, понеси меня, Дэйн! Я не дойду!
— Понеси? Вот же, блин, нашла ишака…
— Ну, я же дама…
— И очень пьяная.
— Ну, понеси-и-и-и! Ты же большой и сильный!
— Вот говорил я тебе, что четвертая была лишней…
— Ну, Дэйн!
И он понес. Закинул нетрезвую Ани себе на спину, позволил ее рукам обвиться вокруг шеи, а ногам вокруг талии, и зашагал по направлению к дому, до которого, хвала Создателю, остался лишь один квартал.
— Косичка-косичка-косичка…
Она смеялась ему прямо в ухо и периодически елозила подбородком по короткому волосяному ежику на макушку.
— Как у тебя здорово пахнут волосы, Дэйн! У-у-уммм… Прямо, как цветочная клумба…
— Так, дамочка, таксиста не трогать и не отвлекать, а то в кювете окажемся оба. Поняла?
— Нет.
И женские руки сильнее обняли шею, а в ухо принялась звучать шутливая мелодия «А жить мы будем долго…»
