Екатерина Неволина - Два шага до рассвета
Я выложила пирожные на тарелку, налила себе чаю и села на пол у камина, подвинув к себе фотографию. Жаль, что я ее случайно разбила… Но хозяева дома ничуть не сердились и смотрели на меня весело и ласково. В их компании я словно снова почувствовала себя в кругу семьи.
— За семнадцатилетие! — сказала я, поднимая кружку с чаем. — И пусть у всех нас все в жизни будет хорошо!
Чай был обжигающе горячим, а пирожное — сладким и вкусным. Гости тоже попались достойные. Они не жаловались на скудость стола, не докучали расспросами о школе и не пытались использовать меня в каких‑то своих неизвестных целях. Самые идеальные гости за последнее время.
Допив чай и управившись с пирожным, я закуталась в плед. Я не могла не думать об Артуре. Где он сейчас? Вспоминает ли обо мне? Мы расстались так странно, так нелепо. Как было бы хорошо, если бы он вернулся… Да, прямо сейчас…
Я отчетливо представила, как скрипнет дверь и в комнату вдруг войдет он. Весь запорошенный снегом, немного растерянный, немного смущенный, но такой близкий и родной… Он войдет и скажет… Нет, мне не нужны слова. Все слова — вздор, пустой обман, нужно верить не им, а своему сердцу. Он войдет, и я не дам ему сказать ни слова, а брошусь навстречу, обниму и прижмусь к нему, отогревая своим теплом. И буду видеть взгляд этих темно‑вишневых глаз, обращенный прямиком в мою душу… Нам совсем не нужны слова! Лишь бы только он вернулся!..
Я так поверила в это — в то, что он войдет прямо сейчас, что, когда в пустом доме хрустнула половица, сердце бешено забилось в груди.
Но нет. Никого не было. И только ватная, сводящая с ума тишина давила мне на уши. Я была одна. Одна — в пустом заснеженном доме, где‑то будто бы на краю мира…
— С днем рождения, Полина, — прошептала я себе, — завтра обязательно придет новый день…
И задула свечи.
* * *Большой, стоявший на холме среди зарослей сирени дом с белеными колоннами носил на себе следы недавнего пожара. Но даже в таком виде, с почерневшими стенами, с выбитыми стеклами он производил грандиозное впечатление. Мне на память почему‑то пришли слова «дворянское гнездо». Перед домом, у большой лестницы, украшенной изображениями летучих мышей, сгрудилось с десяток разномастно одетых вооруженных людей. Гимнастерки, засаленные кожаные куртки, обычные с виду пиджаки, но у каждого из их обладателей на видном месте был прикреплен яркий красный бант.
— Значит так, товарищи, нам необходимо вычистить это гнездо лютых эксплуататоров, которые пили народную кровь не только экономически, но и по‑настоящему, на самом деле то есть! — витийствовал перед остальными невысокий человек с огромной кобурой на поясе. На его фуражке я разглядела небольшую красную звездочку.
— А сейчас товарищ военспец проведет перед вами инструктаж.
Худощавый молодой человек в костюме сделал шаг вперед и смущенно протер очки.
— Господ… — он закашлялся. — Товарищи! Я вообще‑то гражданский человек, врач. — Его фиолетовые глаза смотрели близоруко и немножко наивно. — Но собравшиеся в этом доме действительно пьют человеческую кровь. Они больны весьма редким и опасным заболеванием, которое воздействует на психику человека, превращая его, по сути, в жестокого, кровожадного зверя. Но при этом больной гораздо сильнее и ловчее обычных людей. Его душевное состояние таково, что…
— Короче, ближе к делу! — оборвал его «кобуроносец».
Выступающий вздохнул.
— Не пытайтесь с ними драться врукопашную. Стреляйте сразу, как только увидите их. Не ходите поодиночке, — продолжил молодой человек. — Они боятся солнечного света, так что ищите их в тех местах, где темно, — в подвалах, на чердаках, в лишенных окон комнатах… В доме с винтовкой не развернешься, воспользуйтесь револьверами и браунингами, я видел у вас.
Человек со звездочкой на фуражке вновь оборвал его взмахом руки.
— На врагов революции! За мной! — крикнул он и первым ворвался в большие двустворчатые двери.
Дом встретил людей тишиной и запустением. Даже те комнаты, которые пощадил огонь, носили следы грабежа и разорения: распахнутые шкафы, брошенные на пол вещи и книги, вспоротые диваны и перевернутая мебель. Но при этом пустой особняк производил пугающее впечатление. Казалось, сотни невидимых глаз смотрят недобро и выжидающе…
Первоначальный порыв прошел. Люди сбились в кучу, насторожено оглядываясь, и без особого восторга встретили приказ невысокого командира. Как я поняла, он тут был за главного.
— Разойтись по два человека! Осмотреть подвал и чердак.
Косые лучи, падавшие сквозь прорехи в крыше, освещали люк, из которого вылезли двое людей, но остальное пространство чердака скрывала глубокая тень. Шорох, донесшийся из глубины помещения, заставил их подскочить.
— Что это? — молодой светловолосый парень направил слегка дрожащую руку с револьвером в сторону неведомой угрозы.
— Та, пацюк, — ответил второй, уже в возрасте, с большими пышными усами. — Крыса, — пояснил он, наткнувшись на непонимающий взгляд товарища.
— Дяденьки, заберите меня отсюда! — раздался тонкий детский голосок. Присмотревшись, я заметила сундук, из которого и доносились шорох и шебуршание. — Я тут, в сундуке, я боюсь.
Настороженно, с оружием наготове солдаты (или они красноармейцы?) подошли к сундуку. Старший рывком откинул крышку.
— Да тут дите! Эй, малая, ты как сюда попала? — спросил он, помогая девочке лет десяти выбраться из чрева огромного сундука.
— Меня притащили сюда! Было так страшно! Те люди на меня так смотрели… А потом загорелось все, и я тут спряталась, — затараторила она, глядя на солдат совершенно круглыми глазами. — Они, они, меня укусить хотели!
— А где они, ты их не видела? — спросил молодой, присаживаясь на корточки рядом с девочкой. — Мы их того! Непременно накажем.
Девочка часто‑часто закивала головой.
— Я скажу вам, но только на ушко. Я боюсь, — прошептала она.
Солдат наклонился к ней. И тут же с криком покатился по полу, зажимая рукой разорванную шею. На полу алели брызги свежей крови. Старший с побелевшим от страха лицом вскинул пистолет.
— Ты чего? Ты чего? — шептал он.
Девочка повернулась к нему. На ее детском лице сияли холодные, жестокие глаза.
— Пища глупая, — сказала она. — Сама приходит.
Внезапно дом как будто взорвался грохотом выстрелов, казалось, что внизу палит целый полк. Пышноусый красноармеец, вздрогнув, несколько раз выстрелил в девочку. На ее смешном матросском платьице расплылись красные пятна, но она упорно шла к нему, улыбаясь окровавленным ртом, щерившимся маленькими, как будто игрушечными, клычками.
