Явь Мари - Апогей
— Это как раз таки плоды моего влияния.
— Значит, то ли еще будет, да? — Каин насмешливо покривил губы, тихо добавив: — Впервые его таким вижу… м-да. — Захлопнув книгу, он кинул ее на стол. — Видишь ли в чем дело, Аман попросил нас не поднимать эту тему, но когда я подчинялся авторитетам?
— И то правда.
— Я бы хотел услышать от тебя о причинах твоего… осмелюсь сказать, бунта и побега. Что случилось с тобой после? Что ты узнала нового… о нас? О них?
— Круг вопросов весьма личный, вы так не считаете?
— Ты же понимаешь, Мейа. Просто любопытство.
— Господин Каин, вы и вправду сын Евы.
— И?
Я пожала плечами. Что тут скажешь: он пришел весьма вовремя: у меня была куча свободного времени, которое мне, как я уже поняла, не суждено провести за книгой.
— Я потребую от вас такой же откровенности.
Каин удовлетворенно кивнул, давая понять, что эти условия для него — пустяшные.
И прежде чем начать свой рассказ, я подумала о том, что Вивьен весьма повезло. Каин совершенно не походил на своего молчаливого, угрюмого брата, который любил руководить всем и всеми. И который чертовски пугал… многим, но особенно — своей нелогичностью. Хотя, вспомнив его слова, я поняла, что существует особый вид женщин, которых это привлекает. И у него их было чертовски много. Много женщин, которые знали его не как жестокого главу, а как любовника. Много тех, кого он без труда ставил на колени или укладывал на лопатки или…
— Прости, у меня, видимо, проблемы со слухом. — Напомнил о своем присутствии господин Каин, и я закатила глаза.
— Нетерпение и любопытство, брат Лукас. Не представляю, как вам столь умело удавалось претворяться монахом.
— Очевидно, так же, как и тебе законником. — Молодой господин намеренно подталкивал меня к интересующей его теме, потому пришлось сдаться под его напором и волной воспоминаний, несмотря на то, что воспоминания эти были весьма болезненными. — Итак?..
* * *Вероятно, наряжать своих женщин было в традиции мужчин его семьи. А может и целой расы. Как бы то ни было, господин Аман украшал мою шею, запястья и пальцы золотом и в этот раз, пока я смирно стояла, пытаясь не показывать собственное волнение. Хотя, уверена, мое сердце меня уже выдало.
— Ты сегодня встречалась с Каином. — Говорит Аман как бы между делом, ловко застегивая замочек браслета. Его пальцы задерживаются на моем запястье.
Я хмурюсь, кидая него быстрый взгляд.
Как он узнал? Неужели следил?
Не могу понять, о чем он думает. Глава выглядит как всегда совершенно не заинтересованным во мне и смотрит лишь на украшения, оценивая свои старания. С таким количеством золота можно идти топиться, но Аман, кажется, доволен.
— Просто говорили.
— О чем?
— Если это допрос, то я воспользуюсь пятой поправкой.
Аман медленно проводит взглядом по моему телу, снизу вверх, достигая в итоге глаз.
— Мы не в США, моя госпожа. К тому же, должна быть причина, по которой ты не хочешь свидетельствовать против себя.
— Не… не называй меня так. — Бормочу я, смотря мимо него.
— Не нравится?
Проблема как раз таки в обратном.
— Не люблю, когда ты лжешь.
— Меня радует, что в этом мы похожи. — Я еле сдерживаю себя от шага назад, когда его пальцы заправляют прядь моих волос за ухо. — Так о чем ты говорила с Каином?
— О том, о чем не могу поговорить со своим мужем — обо всем.
Кажется, я вижу, как приподнимается уголок его губ в насмешливой полуулыбке.
— О чем не хочешь с ним говорить.
— Разве мы не опаздываем? — Беспокойно спрашиваю я, пытаясь увести разговор в другое русло.
— Ты хочешь, чтобы я поднял эту тему за семейным ужином?
Шантажирует меня, это же надо!
— Он спрашивал меня о последних двух месяцах, которые я провела вне этого дома. — Говорю таким тоном, словно это ничего для меня не значит.
— Мило поболтали, моя госпожа?
Снова, черт!
— Да, вполне. Брат Лукас очень… интересный собеседник.
— Еще бы. Он всегда красноречив с женщинами, которых пытается затащить в свою постель.
Ну вот опять. Его слова можно было бы растолковать как ревность, если бы не эта непроницаемая интонация.
— Не все они являются женщинами его старшего брата. Хотя кто знает, у тебе же их было полно.
— Наконец-то. — Вздыхает удовлетворенно Аман, беря меня за руку и ведя к дверям.
— Что… что это должно значить? — Недоуменно шепчу я, смотря на наши руки. Его прикосновения всегда слишком сильно действуют на меня.
— Наконец-то ты сама признала это.
— Я не… — Замолкаю, понимая, что оправдываться уже нет смысла. Потому иду другим путем: увожу разговор в совершенно иную степь: — Каин сказал, что ты встречался с Захарией раньше.
— Ты могла узнать это и от меня.
Несомненно. Но случай избавил меня от такой необходимости.
— Почему ты… не убил его тогда? — Шепчу я, заставляя Амана остановиться.
Я смотрю в сторону, сознательно пряча свои глаза. Там злость и детская обида.
Если бы глава уничтожил ублюдка, когда была такая возможность, моя семья была бы сейчас жива, и кто знает, как сложилась бы моя судьба. Возможно, я бы вообще не появилась на свет при таком раскладе. В любом случае, мое положение не было бы хуже нынешнего…
— Кем же ты меня считаешь? — Задумчиво говорит Аман, а я чувствую его пронизывающий взгляд.
— Единственным, кто мог это сделать.
— Но кто пошел на поводу долга. Таких как Захария — единицы…
— Это точно. — Лично я еще не встречала таких отпетых подонков.
— …они неприкосновенны.
— Потому ты просто сделал его калекой.
— Да.
— Тогда почему ты не убил его в этот раз?
Конечно же, по той же самой причине. Он не имел права трогать Захарию, хотя от этого тщедушного старика уже нет никакой пользы.
— Потому что я пришел к нему домой. Пришел требовать плод его крови.
— Я - никто для него. Он отдал бы меня и даром.
— Дело не в нем, а во мне. — В его спокойном голосе проскальзывало недовольство. — Захария понял, что может торговаться, раз уж я явился к нему добровольно. Что может требовать все что угодно.
— И ты дал ему свою кровь. Каин сказал, это запрещено. И это табу находится на одной строчке с убийством чистокровных людей! — Мой голос достиг высоты непозволительной для разговора с главой. Я вырываю свою руку из его ладони. — Но этот закон ты нарушил, а тот… он безжалостно убил мою семью! Если я… я все еще не верю в это, но если я что-то значу для тебя, почему ты…
Я замолчала, не в силах договорить. Я обвиняла не его на самом деле, а саму себя. Обвиняла в слабости и страхе перед этим тяжелейшим грехом. Потому что решившись однажды убить Захарию, я знала, что не смогу пройти через это снова. Я не в состоянии отомстить за них и себя. Я слишком слаба для этого.
