Самое красное яблоко - Джезебел Морган
– Элизабет нарушила договор.
Я прикрыла глаза: усталость накатывала волна за волной, утаскивая меня все глубже и глубже в темноту и покой забвения.
– Ты никогда ее не любила. Но я ошибок сделала не меньше. Пусть яблоко растет из моей крови – разбудить Гвинлледа смогут и без меня.
А я отдохну – в темноте и тишине, где не будет ни страхов, ни сомнений, ни сожалений, ни выпивающей последние силы вины.
– Нет! – Она встряхнула меня, и от ее прикосновения боль молнией прошила мое тело. Распахнув глаза, я встретила ее взгляд, и ужас плескался в нем. – Нет… Нет, пожалуйста, даже не думай. Так будет хуже.
Я долго смотрела в лицо ее, в потемневшие глаза, и молчала, не спрашивая ни о чем. Тогда я знала и верила в одно – она теперь дивной крови, а значит, не может лгать.
– Хорошо. – Разговор отнял последние силы, и темные точки мельтешили перед глазами. – Пусть будет Элизабет.
Я никогда не любила выносить приговоры.
7
Грайне гладила меня по волосам и шептала:
– Ты все решила правильно. Ты нужна нам – ведь если Гвинллед кого и послушает, то только тебя.
Три дня я лежала без сил, сломленная своим же решением. Деррен отбыл, унес тайными тропами послание сестре с просьбой о приезде – почти слово в слово повторяющее то, что она прислала мне когда-то.
«…Я прошу тебя не как министра, но как сестру – приди ко мне, ибо от этого зависит то, что важно для меня, важно для нас обеих…»
Я надеялась, она придет. Грайне вплела в мои слова чары, подавляющие волю, Деррен обещал, что Элизабет получит письмо еще до исхода недели. Мне оставалось только ждать – ненавидеть и изводить себя несбыточными планами все изменить. От мыслей, что кровь сестры запятнает мои руки, становилось тошно.
Сколько крови ты просишь, Альбрия, словно и сама ты плод, что лишь из крови вырастает?
Элизабет и вправду приехала – и снова не одна. Солдаты, что сопровождали ее, были мрачны, как море перед бурей, и в этот раз было их куда больше.
– Дороги не спокойны, – поморщилась она, когда я проводила ее в трапезную, к накрытому столу. – Мятежники совсем лишились страха, и я подозреваю, что кто-то поддерживает их. Его величество считает, что это Гилбрейты… и не желает слушать меня, что им такая затея не по карману. Уже не по карману.
О Рэндалле она говорила с раздражением, даже не пытаясь это скрыть. Блюда на столе она окинула равнодушным взглядом и потянулась к нарезанной дольками груше, самому сладкому десерту, который ныне мы могли себе позволить. Для хозяйки старая кухарка расстаралась: запекла речную рыбу в сметане, потушила кролика с овощами и травами, испекла хлеб, пышный и ароматный, вкуснее, чем на Ламмас. Нынешняя трапеза была для нас праздником – и жуть пробирала, что предназначалось ей стать поминальной.
– И кто же, по-твоему, им помогает?
Она остро взглянула на меня поверх тарелок и графинов:
– Тебе и впрямь это интересно?
– Нет, – честно ответила я, и она успокоилась, снова начала лениво изучать предложенные блюда. Неужели подумала, что я вызнать у нее что-то пытаюсь?
– И они к тебе не приходили? – Грайне, двигаясь плавно и грациозно, наполнила наши кубки вином, но Элизабет даже не взглянула в ее сторону. – Свергнутая королева – ценный союзник для тех, кто жаждет власти.
– Ценный? – Я рассмеялась и отпила вина. – Оглянись, Элизабет, все что у меня есть – есть только по твоей милости! Будь я кому-то нужна, уж верно он дал бы знать о себе ранее.
– Может, и дал. – Сестра холодно улыбнулась, отщипнула кусочек от горбушки, покатала в пальцах. – Неужели тебя не удивляло, что вовсе ты не получала писем? Неужели думаешь, что никто не расточал обещаний, лишь бы тебя заполучить?
Вдоволь налюбовавшись на мое удивленное лицо, Элизабет кинула в рот хлебный мякиш и с мрачным удовлетворением сказала:
– Что ж, если так – то ты еще более дурная королева, чем я думала. И не зря я тебя берегла: ты так наивна, что не смогла бы себя защитить, когда стала бы таким союзникам бесполезна.
В легком замешательстве я смотрела на нее и не верила своим глазам.
– Ты и впрямь считаешь это защитой?
– А разве нет? Я забочусь, чтоб никто не докучал тебе, чтоб ты жила, сыта и спокойна, не ввязываясь больше в политику, где стать могла бы лишь разменной монетой, не более.
К вину она так и не притронулась, и я нахмурилась против воли. В голове слегка шумело – пусть Грайне заранее дала мне нужный отвар, сонное зелье все равно начинало действовать. Но куда больше Элизабет меня беспокоила ее свита – слишком их много было, хватит ли у Грайне зелья на всех? Если нет, то как управиться с ними?
Разве что Деррен что-то придумает, я – уже не могла.
– Что ж. – Элизабет слегка расслабилась, потянулась к мясу, пока оно не остыло. – Ты, похоже, и впрямь с мятежниками не связана, и меня это радует. Хоть на это тебе ума хватило. Тогда зачем ты меня звала?
– А ты ехала, думая, что я в ловушку тебя заманиваю? – Губы дрогнули в кривой улыбке. О сестра, знала б ты, как правдивы твои подозрения!
– Ловушка? Ты мило шутишь, Джанет, но я же знаю, что на такое ты не способна – тем более в одиночку. – Она пожала плечами и слизнула подливку с губ. Наконец потянулась к вину. Я закрыла глаза, чтоб не видеть, как она пьет отраву, чтоб не выдать себя звериной тоской. – Мои соглядатаи заметили с полгода назад, как шныряют в округе странные оборванцы, но о них давно не было вестей.
Отставив кубок, она посерьезнела, снова схватилась за хлеб.
– Тебе стоит быть осторожней, сестра. – Голос ее сделался напряжен. – Твое письмо пришло удивительно… не вовремя. Подозрительность короля питает что угодно, даже ветер с моря, а едва ему доложили, что ты ищешь со мною встречи… Он велел привезти тебя, Джанет. Ты догадываешься сама – не для милой беседы. Он пока прислушивается к моему мнению, и я заступлюсь за тебя, но прошу – будь осторожна в словах и забудь дурные шутки. Никто над ними уже не посмеется.
Жар хлынул к щекам и сжал горло. Она берегла меня – как умела, а я… чем я собиралась ей отплатить?
Из нас троих я оказалась самой
