Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

Царь пошатнулся в седле.

Они опоздали…

— Я говорил тебе, о царь, — горько прошептал Мена. — Нефертити не любит медлить. Но какова, а!.. Не Осирису, а…

— О, если б гарпии взяли ее! — Атрид резко отвернулся, чтобы Мена не увидел его лица.

Старик только вздохнул. Он понимал Агамемнона. Мчаться сюда, скакать, словно все Эринии Аида летят за тобой… и что в итоге? Домчавшись, увидеть своими глазами смерть любимой женщины?

Стоит ли подвергать Атрида такому испытанию? Что он может выкинуть?

— Мальчик мой… — осторожно начал Мена, положив руку на плечо молодому человеку.

— Эта тварь недостойна жить.

Мена тяжело вздохнул:

— Она…

— Она ведет свой род от горгон или каких-нибудь других чудищ. Она не сестра Агниппе, нет. Скилла — вот ей родня! Как… Как можно называться женщиной — и не иметь в груди ни капли жалости?! Скорее я поверю, что это Геката поднялась на землю и приняла облик смертной!

Старый египтянин покачал головой. Пусть Атрид выговорится, пусть выплеснет эмоции. Если он будет копить их в себе, то только богам известно, каким взрывом это может обернуться. Лучше забалтывать его, иначе только та самая Геката и знает, чем все это может закончиться.

— Есть женщины и хуже нее, Агамемнон, — вздохнув, возразил Мена. — Ты просто мало знаешь жизнь, Атрид…

Царь криво усмехнулся.

Мена продолжал:

— Да-да. Видишь ли, Нефертити все совершает во имя блага страны и семьи. Ее, по крайней мере, можно понять. А ведь есть и такие, которые совершают подлости и злодейства лишь ради себя. А есть и еще хуже — такие, что творят зло ради одной лишь прихоти, просто так. От скуки. Лишь чтоб удовлетворить собственное черное сердце. Поэтому не считай Нефертити пределом зла на этой земле!

Агамемнон опустил голову и вздохнул.

— Лучше бы я никогда не встречал… — он закусил губы и не закончил.

Мена ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Встретить девушку, полюбить, пройти через все недоразумения, жениться на ней, дождаться рождения сына… и всё для чего? Чтобы однажды всё это кончилось столь внезапно и ужасно?

— Это я во всём виноват… — вдруг услышал советник. — Если бы я не встретил ее, она была бы жива…

— Царь?..

— Никто не мог узнать египетской царевны в простой девочке с окраины Афин… — Атрид закрыл лицо руками. — Это я… я виноват… Я обязан ее спасти!

Мена устало вздохнул.

— У нас нет времени, Атрид. Поедем отсюда. Возвращаемся к твоим людям. Я не хочу, чтобы ты видел. Честно скажу, я боюсь за тебя. Боюсь того, что ты сделаешь.

Агамемнон криво улыбнулся.

— Не бойся. Я не оставлю своего сына круглым сиротой. Я еще не сошел с ума.

— Тогда…

— Но я не покину ее в такой момент.

Людской поток становился всё плотнее, он буквально увлекал за собой всякого, попавшего на узкую улицу. Мена и Атрида практически вынесло к площади — где напор толпы едва сдерживала стража, пропуская жаждущих зрелища небольшими группами.

— Куда?! Верхом нельзя!.. — хмурый стражник схватил под уздцы коней Агамемнона и его спутника. — Спешиться и оружие сдать!

Охранник кивком указал направо, на писца под навесом, возле которого на циновке лежало несколько мечей под номерками, а рядом, у предусмотрительно сооруженной коновязи, стояла парочка лошадей — видимо, кого-то уже спешили и разоружили.

Атрид и Мена беспрекословно выполнили требование стражей порядка и, получив каменную бирочку с намалеванным номерком, по которой им должны были вернуть их имущество, наконец попали на площадь.

Атрида всего колотило. Если бы приносили в жертву его, он держался бы много спокойнее. Мена внешне выглядел невозмутимым, но что творилось у него в душе, знали только боги.

— Успокойся, царь. Возьми себя в руки, — прошептал он на ухо Агамемнону. — В толпе могут быть шпионы, и они могут обратить на нас внимание. Ты сам говорил, что обязан думать о сыне. Теперь обязан за двоих.

Атрид лишь кивнул — и с этого момента только необычайная бледность да лихорадочный огонь в глазах выдавали его состояние.

Мена не прекращал внимательно и незаметно наблюдать за людьми вокруг.

Дальнюю часть площади сжимали высокие, монументальные стены храмов. Храм Атона высился на восточной стороне, и бронза его главных ворот яростно, ослепительно сияла под ударами солнечных лучей. Перед ним натиск толпы сдерживало оцепление стражи. Там, посреди свободного от людей пространства, был воздвигнут белокаменный помост, на который вели высокие ступени. На нем уже установили три статуи: Амона, Мут и Хонсу.

Статуи Атона не было: Атон сиял в небе.

У подножия скульптур находилось углубление.

Для жертвенной крови.

Хотя неслыханно для Египта, чтобы на алтарях благих богов проливалась человеческая кровь…

Воистину, велика была ненависть царицы — и велик был ее гнев!

Слева, от дверей храма Амона, к жертвеннику тянулась зеленая ковровая дорожка, справа — высился другой помост, покрытый золотыми пластинами, с двумя креслами, обтянутыми голубым персидским муслином. В толпе шушукались, что сама солнцеподобная Нефертити с дочерью — царевной Бекарт — прибудет на жертвоприношение.

Фараон же воздержится от чествования иных богов, кроме Атона.

До ушей Мена донесся шепоток о том, что царевна Агниппа вовсе не добровольно идет на жертвенник, но лишь по приказу Нефертити.

— Давно пора, — послышался ответ. — Эта рыжая вертихвостка от наложницы вообще недостойна титула царевны. Непонятно, почему наша добрая царица так медлила!

Мена сразу бросил встревоженный взгляд на Атрида — царь великолепно знал египетский, — но тот лишь молча стиснул зубы.

Сердце Агамемнона обливалось кровью. Сколько вокруг ее врагов — и она должна умереть среди них, на потеху этой жаждущей ее страданий толпы! Ни одного дружеского лица!

Он — будет рядом.

Хотя бы это он сделает для нее.

Внезапно толпа заволновалась — и Агамемнона с Мена буквально вынесло в первые ряды, к оцеплению. Потом раздался крик: «Царица! Царица едет!..» — и все люди, все как один, бухнулись ниц. Атрид не успел опомниться, как Мена, наученный горьким опытом, схватил его и бросил на колени, а затем пригнул голову владыки Эллады к самой земле. Через долю секунды советник и сам повергся ниц, уткнув лицо в пыль.

И быстро прошептал по-гречески, не дав возмущенному спутнику и рта раскрыть:

— Смирись, о царь. Ты и сам помнишь, что получилось, когда Агниппа не поклонилась тебе — ты заметил ее. А здесь будет во много раз хуже, поверь мне. Ты не знаешь Нефертити, а я знаю.

— Я знаю, что она гарпия, — скрипнул зубами Атрид. — Жестокое чудовище.

— Прекрасней ее нет во всем Египте, — горько хмыкнул Мена.

— Я хочу взглянуть на нее! — с ненавистью произнес Агамемнон.

— Хорошо, о царь. Ты увидишь всё.

Земля загудела от топота коней летящей колесницы. Мена поднял лицо и, стоя на коленях, завопил:

— Слава прекрасной дочери Ра, солнцеподобной Нефертити!!

— Слава!!! — грянула толпа, поднимаясь на колени и воздевая сотни рук к небу. Теперь не прекращался дикий шум выкриков славословия.

— Смотри, о царь, — сказал Мена.

Агамемнон встал на колени и бросил взгляд на дорогу, оцепленную солдатами.

Там, оставляя за собой длинное облако клубящейся пыли, мчалась сверкающая золотом и каменьями колесница, запряженная двумя белоснежными жеребцами. С двух сторон от нее, чуть отставая, держались простые колесницы охраны.

Царской правила женщина лет двадцати шести. Белое платье, перехваченное золотым поясом, подчеркивало ее стройный грациозный стан, черные блестящие волосы ниспадали вдоль спины — но какова их длина, не позволяли увидеть борта повозки.

С неженской силой и ловкостью направляла она бешено несущихся коней — не останавливая их бега, даже если кто-то из толпы выскакивал прямо под копыта. Лишь насмешливая жестокая улыбка на мгновение тогда трогала ее губы. Несколько окровавленных людей стража уже оттащила с дороги.