Под маской порока (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна

Всё-таки Гален извращенец. Моральный!

Хотя, признаться, хотелось устроить маленькое представление. Откинуть одеяло, лечь в соблазнительной позе, постонать погромче, с чувством, тогда, глядишь, лорд Порочность, резко переквалифицировавшийся в его светлость Я-правильный-зануда, и сам бы прибежал как миленький… Ведь не считает же он, что это я должна и обязана являться пред его светлы очи и едва ли не насиловать могущественного собрата ордена Двенадцати прямо на диване?

Наконец, не дочитав до финала буквально несколько страниц, я отложила книгу на прикроватный столик, выключила лампу и вытянулась под одеялом. Халат я давно сняла и оставила в кресле, спать обнажённой я не стеснялась. В доме тихо, дождь по-прежнему моросил за окном, убаюкивая своей нежной вкрадчивой песней, и я не заметила, как подкрался сон…

…Жарко.

Очень жарко. Кожа мгновенно покрылась испариной, несколько судорожных вдохов горячего сухого воздуха, и дышать стало нечем. Я схватилась за горло, глядя на огненную пропасть перед собой. Так обычно изображают место, куда после смерти должны попадать люди, совершившие при жизни много неблаговидных поступков.

В пылающую бездну летели монеты. Золото тускло сверкало и исчезало в алой пучине, на которую даже просто смотреть было больно. И в попытке отвести взгляд, сосредоточиться на чём-то другом я проследила обратный путь монет.

Вэйдалл. Он стоял на другой стороне пропасти, полускрытый трепещущим в воздухе маревом, и равнодушными щелчками отправлял в бездну монету за монетой. И сколько я ни всматривалась, не могла понять, откуда они берутся в его руке. Потемневшие, блёклые, они появлялись словно из ниоткуда и растворялись в небытие.

— Ты знаешь, сколько их было? Сотни, тысячи? Почти два с половиной века жизни долгий срок, — задумчивый голос Арлеса звучал возле моего уха.

Я знала, что это не демон, только образ в моём сознании. Откуда? Пёс его разберёт.

— День за днём, жизнь за жизнью, — продолжал Арлес, или кто там принял его облик. — Одной больше, одной меньше — какая им разница? Им всё равно, какими бы мотивами они ни прикрывались, как бы себя ни оправдывали. Они привыкли жить так, как живут, а все эти рассуждения о привязках, браке, заботе о своей паре… всё тлен, суета и отсрочка неизбежного.

— Чего? — произнесла я хрипло, с трудом. Пересохшие губы не подчинялись, язык будто распух, а горло изнутри царапали невидимые песчинки.

— Ты везучая птичка. Что ты видела плохого в своей жизни? Я имею в виду, действительно плохого, ужасного, печального, того, что касалось непосредственно тебя и что ты не могла ни предотвратить, ни изменить. Ах да, смерть любимого папочки. Сколько тогда тебе было? Восемь лет, девять? Настоящая трагедия для маленького птенчика. Вот папа был, и вот его нет, и больше он никогда не придёт, не возьмёт тебя на руки и не скажет: «Смотрите, как выросла моя Жени».

Очередная монета по дуге рассекла воздух и исчезла в огне. Мне хотелось закрыть уши ладонями, хотелось закричать, но я не могла шевельнуться, не могла вымолвить ни слова. Только наблюдала беспомощно, обречённо за тёмными кругляшками.

Я давно не вспоминала о папе, о чёрной трещине, расколовшей наше с сестрой беззаботное детство надвое. Но я давно смирилась с его смертью, смирилась и оплакала, тогда и позже, когда стала старше, осознаннее. Почему вдруг мысли об отце вылезли сейчас?

— Ева-Ева, ты не видела ничего плохого, не видела ничего по-настоящему ужасного, — я вздрогнула, сообразив, что теперь слышу голос не демона, но Галена. — Что ты будешь делать, когда поймёшь, что привязана к чудовищам в человеческом обличье? Как ты будешь справляться с демонами, когда они выберутся наружу и покажут себя во всей красе? А это неизбежно, потому что сдерживающие цепи вот-вот падут и некому будет контролировать демонов, что хуже демонов по рождению…

Из сна я вырвалась судорожным рывком, задыхающаяся и не вполне понимающая, что происходит. В спальне темно, дождь, похоже, закончился. Лежала я на боку, а со спины прижималось тело, настроенное весьма и весьма недвусмысленно. Тонкий, ненавязчивый аромат воды сплетался с запахом дождя с улицы, принося успокоение, руки неспешно, уверенно изучали линии моего тела. Я перевернулась с бока на спину, поймала в полумраке вопросительный взгляд Галена.

— Напугал? — и беспокойство в голосе, отчего мне-человеку резко захотелось позорно разрыдаться на мужской груди.

Хорошо хоть, сирена возражала, полагая справедливо, что нечего разводить лишнюю сырость и портить настрой из-за какой-то ерунды.

— Нет. Просто сон приснился дурацкий, — призналась я и улыбнулась провокационно. — Ты же понимаешь, что теперь я обязана сказать тебе: «Милый, не сегодня, у меня голова болит»?

— Ничего у тебя не болит — я бы почувствовал, — возразил Гален насмешливо.

— Дело не в мигрени, дело в принципе, — напомнила я.

— Значит, вот как, моя всё ещё принципиальная птичка? — одна рука огладила грудь и скользнула ниже, по рёбрам, по животу. — Как там в этих забавных новеллах пишут? Чуть дотронется герой до груди героини и у неё тут же практически оргазм случается?

— Ты читал? — удивилась я искренне. Вот уж в чём бы я его не заподозрила!

— Я не чужд ничему прекрасному.

— Прекрасному? — повторила я недоверчиво и шумно выдохнула — пальцы провели по низу живота, бедру, перебираясь на внутреннюю сторону. Вроде и совсем рядом, но главное всё же вниманием обошли.

Я шевельнулась нетерпеливо, обняла Галена за шею, притягивая ближе к себе, и поцеловала. Мысли о непонятном сне окончательно покинули мою голову, сирена возликовала и, переместив ладони на мужские плечи, надавила в попытке перевернуть Галена на спину и взять управление на себя.

— Нет, — Гален чуть отстранился от меня, перехватил мои руки за запястья и прижал их к подушке над моей головой. — Давай ты сегодня не будешь заниматься самодеятельностью.

— Вот уж не думала, что тебе нравятся брёвна в постели, — не удержалась я от ироничного замечания.

— Всё зависит от настроения, — Гален отпустил мои руки, коснулся губами шеи.

И я сдалась. Пёс с ним, раз Галену так хочется, пожалуйста, пусть сам трудится.

Гален действительно не торопился. Со сводящей с ума ленивой неспешностью опустился цепочкой лёгких поцелуев с шеи на плечи, задержался на груди. А ведь и впрямь, приятно, даже очень, но всё-таки не настолько, чтобы чуть дотронулся мужчина до груди партнёрши и можно сразу уплывать во внеземное удовольствие… странно, прежде я как-то и внимания не обращала на сей пикантный нюанс эротических новелл… Я закрыла глаза, отдаваясь собственным ощущениям, выгибаясь. Губы обхватили сосок, поочередно, сначала на одном полушарии, затем на другом, ладони скользнули по бёдрам, по ногам, развели колени шире. Пальцы снова прошлись по внутренней стороне бедра, и я ахнула, дождавшись наконец столь желанного прикосновения. Тело послушно плавилось под медленными, уверенными ласками, поглаживаниями, в сознании разлился сладкий туман сродни алкогольному, и я наслаждалась им, запахом воды, впитывающимся в мою кожу, словно духи, мягкими волнами эмоций Галена, поцелуями, что продолжили спускаться от ложбинки к животу. Смутно почувствовала, как мужчина выпрямился, склонился к моему лицу, и открыла глаза, перехватывая внимательный, неожиданно серьёзный взгляд. Сквозь вязкий туман и предвкушение удовольствия пробилось недоумение — с чего вдруг Гален смотрит на меня так, будто увидел впервые в жизни? Разглядывал старательно моё лицо и при этом руку не убрал, вынуждая в нетерпении подаваться бёдрами навстречу.

— Ева… — голос прозвучал едва слышно, хрипло.

Подходящий момент для беседы, да.

Я-человек таяла, растворялась кусочком льда на жарком солнце, изнывала в ожидании большего, но сирена внезапно потянулась гибкой кошкой, удовлетворённо облизнулась, безошибочно вычленяя из эмоций своего мужчины желание, так похожее на обычное сексуальное, на собственническое стремление обладать, что, наверное, только чутко прислушивающееся к инстинктам создание его и заметило бы, не перепутало ни с чем другим.