Грани обмана - Нинель Мягкова

Смертоносная сеточка, хищно поблескивая, развернулась в мою сторону.

— Освободив их! — патетически вскинула руки местрис Эйлив.

Нити ринулись ко мне, по дороге изрезав стол в щепу, и опутали сверху донизу. На этот раз рассыпаться они не собирались, зато сжимались все теснее, стискивая мои щиты до предела.

— Что их ждало на родине? — риторически вопросила мадам, подходя ближе и с нескрываемым злорадством наблюдая, как я пыхчу и напрягаюсь, силясь сбросить путы.

Артефакт с вложенным заклинанием сети делал настоящий мастер, у меня ничего не получалось. Наоборот, один из слоев защиты уже лопнул под давлением сети.

— Постоянный страх срыва, возможно — печать, увечье на всю жизнь. Я их спасла!

— Вы их продали! — рявнула я, выпуская из рукава колоду.

Карты пролетели сквозь ячейки — моя магия пропустила их беспрепятственно — и ринулись всем скопом в лицо местрис. Та отшатнулась от неожиданности, теряя концентрацию, и стягивавшиеся все туже нити лопнули.

Я быстро набросила сразу три воздушных петли, прижав руки дамочки к бокам так, что не пошевелиться.

— Печать — зло, — согласилась я, отряхиваясь на всякий случай. Никакой лишней воды! — И насилие — не меньшее зло. Так что не считайте себя белой и пушистой благодетельницей. Вы торговали людьми. Кстати, занятные на вас игрушки.

Я сдернула все украшения и перенесла по воздуху поближе, чтобы рассмотреть артефакты как следует. Интересно, нельзя ли их на воздушную магию перенастроить? Или повторить, но с другими характеристиками? По виду обработка довольно старая, похоже на наследство прабабушки.

— Это не игрушки, а семейные реликвии, — подтвердила мои догадки местрис Эйлив. — В чужих руках они просто украшения, вы ничего не докажете.

Внезапно я поняла, что в горле пересохло, и дышится с трудом. Воздух драл слизистую будто наждачкой.

Вода. Она выкачивает воду отовсюду, готовясь к атаке!

Зря я понадеялась, что дамочка испугается и сдастся. Похоже, у нее кроме конфискованных мною артефактов еще парочка заклинаний припасена!

Глава 31

Местрис Эйлив закатила глаза и обмякла в путах.

Сначала я решила, что она притворяется, усыпляя мою бдительность, но потом заметила, как стремительно сморщивается и покрывается трещинами ее кожа.

Она иссушала сама себя!

— Мои хозяева меня все равно убьют, если я попаду в тюрьму! — растянув окровавленные губы в пугающей усмешке, прокаркала мадам. — Я знаю слишком много их грязных секретов. Но уж тебя-то я с собой утащу!

Где она умудрилась спрятать еще украшения? Серьги я с нее сняла, кольца тоже.

Ожерелье!

Я дернула ее ворот, открывая цепочку, ведущую к жутковатому зрелищу. Медальон, впаявшийся в кожу то ли сейчас, то ли когда-то ранее, при надевании, тянул из женщины силы, подпитываясь за их счет и разгораясь все сильнее. К своему ужасу я поняла, что моя кожа тоже пересыхает, не так быстро как у местрис, но неумолимо.

Так вот как она собиралась захватить и меня! Состарить, а если повезет, то и до смерти.

Ну уж нет!

Идея возникла неожиданно и попахивала маразмом, но ничего лучшего в моем перепуганном сознании в тот момент не нашлось.

Выхватив из кармана один из листов, не глядя, я упала на колени в обломки стола. Щепка больно впилась в ногу, но я не чувствовала боли. Отыскав в крошеве перо и обмакнув его в лужицу из опрокинутой чернильницы, я быстро и уверенно набрасывала виденные лишь единожды символы.

Те, что отпечатались на покрасневшей коже Лавинии тогда, в пансионе.

Рисунок намертво врезался мне в память и сейчас всплыл явственно и непринужденно, словно стоял перед внутренним взором вживую.

Проведя последнюю линию, я недолго думая повалила местрис Эйлив рядом. Сил подняться уже не было, но магия функционировала исправно.

«Так вот какой будет моя старость!» — пронеслось в голове и я с размаху прилепила листок на лоб почти мумифицировавшейся магичке.

На мгновение, казалось, весь мир замер.

Потом мое сердце стукнуло раз, другой — и забилось спокойнее, уже не так заполошно. Кожа разгладилась на глазах, приобретая розоватый оттенок вместо трупного серого. Моя кожа. Местрис Эйлив все еще с трудом дышала, прикрыв глаза, и приходить в себя отказывалась, как и омолаживаться.

Спохватившись, что приложила бумагу не той стороной — рисунок-то остался снаружи, я приподняла ее, чтобы переклеить, но мадам захрипела так страшно, что пришлось спешно возвращать «талисман» на место. Пожалуй, опоздай я на пару секунд, нам обеим пришел бы конец.

Я разложила юбки поудобнее, вытащила занозу и приготовилась ждать подмоги.

Так нас и застал вернувшийся с операции по спасению моих подопечных Уинтроп. Местрис Эйлив, которую сложно было узнать в столетней на вид старушке — ее выдавало лишь роскошное платье и выступающий из грудины медальон, и я — в ворохе ткани и куче опилок.

Резко выдохнув, дознаватель бросился было к нам, но был заморожен предупреждающе поднятой рукой и окриком:

— Стоять!

Только тогда он присмотрелся к нашей совместной композиции, выругался сквозь зубы знакомыми словами и проорал куда-то в дверной проем:

— Священника сюда! Срочно!

— Да она вроде уже не умирает, — возразила я не особо уверенно.

Про себя заикаться не стала. Стоит сообщить магу, что меня чуть не убило отдачей заклинания, он ведь и передумать может, и в башне запереть.

Интересно, в герцогском замке есть подходящая башня?

И вообще замок у него есть?

О чем я думаю? Стресс, не иначе!

— Ее нужно запечатать, и как можно скорее, — пояснил Уинтроп, осторожно присаживаясь рядом на корточки и издалека, не прикасаясь, изучая сначала артефакт на цепочке, а затем и мою импровизированную защиту. Похмыкал уважительно и там, и там и продолжил: — Не потому, что она женщина, а потому что преступников-магов всегда запечатывают, если их вина доказана. Вне зависимости от пола.

Признаться, мне полегчало.

Не потому что мне так уж хотелось, чтобы мадам настигло правосудие, хотя карма это замечательно, но потому что Уинтроп сходу понял причину моей настороженности и растолковал все внятно и доступно, не употребляя при этом тон «родитель объясняет высшую математику малолетнему ребенку». Четко и коротко, как мог бы объяснить, например, стажеру.

За все время нашего общения здесь, в столице, он ни разу не отнесся ко мне снисходительно.

Что там — он пришел в лавку к женщине за помощью!