Ольга Смирнова - Случайное добро
— Что? — заволновалась Лера, подрываясь следом. — Что такое?
В голове ее заголосили сотни догадок, одна хуже другой, но когда она догнала Игната около подъезда, то услышала, как он отчитывает кого-то, стоящего за раскидистым кустом сирени. Лера не стала лезть вперед, а навострила ушки.
— Ты что здесь делаешь, в третий раз спрашиваю? Ты как этот адрес узнала?
— Если я скажу, что живу здесь, поверишь?
Хм. Еще раз хм. И еще раз. Карина. Лера вдруг стало смешно — мало Игнату досталось, теперь с собственной секретаршей отношения выяснять придется. Хватит ли у него силенок на все и всех?
— Нет.
По закону подлости именно в этот момент Лера вспомнила-таки, о чем хотела сказать Игнату, но было уже не очень удобно.
— И правильно. Я бы тоже не поверила!
— Ма… — Игнат резко оглянулся и ожег Леру угрожающим взглядом, но она лишь невинно улыбнулась. Он хмыкнул и отвернулся: — Карин, мы с тобой это позже обсудим. Я сейчас занят. Завтра буду на работе, там и поговорим, хорошо?
Лера Карину не видела, но это не помешало ей догадаться, насколько Игнат этой фразой просчитался. Не стоило говорить такое измученной ожиданием и тревогой девушке. Тем более, девушке, которая считает, что имеет на него, Игната, какие-то права.
— Ты… индюк надутый, — прошипела Карина. — Я не желаю больше слышать это вранье. Немедленно успокаивай меня, иначе я за себя не ручаюсь.
— Карина, мы здесь по делу. И вообще… давай отойдем. Вон туда, к лавочке, а то здесь сейчас возня начнется. Не хочу опять оказаться в центре событий.
Лера согласно кивнула, хотя к ней, в общем-то, никто не обращался, и посеменила за парочкой. Игнат, трогательно поддерживая пышущую гневом секретаршу под локоток, довел её до скамейки, усадил и сказал:
— Карина, давай не будем… при свидетелях.
— Угу, — встряла Лера, — я же потом вас с мужем обсуждать буду. И не только с мужем. А что у вас… то есть между вами… ну вы поняли? Пока ждем, может, поделитесь, интересно…
Игнат Леру проигнорировал. Его интересовало другое:
— Ты как здесь очутилась?
Карина вздохнула, расправила невидимые складки на идеально выглаженной юбке и ответила:
— Так и очутилась. Ты же сбежал, толком ничего не объяснил. В офисе — погром, в квартире твоей — погром, тебя кто-то заклинанием чуть к асфальту не пришкварил. И ты говоришь мне, что все хорошо. Где хорошо-то, где хорошо, я тебя спрашиваю? Что ты меня за дуру безмозглую держишь?
— Я не хотел тебя вмешивать. Не хотел, чтобы ты пострадала, — немного растеряно ответил Игнат. Он-то в героя играл, ему было интересно, и как любой благородный герой, он подругу защищал, потому дома и оставил за семью замками чай пить, да плюшками баловаться. Ему, герою, и невдомек было, что подруга чаем уже давится, а от плюшек вообще целлюлит бывает и запоры.
— Напрягаться ты не хотел, — отрезала Карина. — Это же объяснять надо, разговаривать, время тратить. Куда проще сбежать.
— Я не сбегал. Я проблемы свои решал.
Лера слушала их перебранку с великим интересом.
— То есть, как жить вместе — так давай, а как проблемы — так твои собственные? — в ярости спросила Карина, вскакивая на ноги.
Игнат силой усадил ее обратно и зашипел:
— Прекрати. Я никогда и не собирался нагружать тебя решением проблем. Это не женское дело. Так что успокойся.
Если бы Александр сказал ей что-нибудь подобное, Лера бы всплакнула от счастья. Но Карина Лерой не была, и такой поворот разговора ей не понравился.
— Отлично. И что ты предлагаешь — каждый раз скромно ждать, пока ты вернешься, и не задавать неудобных вопросов?
— Вот-вот, — неожиданно для себя поддакнула Лера.
— Тебя не спрашивают, — хором гаркнули спорщики, но её это не смутило.
— А я бесплатно. Вы продолжайте, продолжайте.
Игнат вздохнул и попытался взять Карину за руку, но она не далась.
— Карин, давай вечером. Или нет, не так. Мы сейчас дожидаемся полицию и уходим…
— Зачем ждать? Пойдем сейчас.
— Чтобы наверняка. И дома я все расскажу, обещаю. Не сердись.
На этом разговор пришлось прервать, потому что к дому подкатило сразу несколько машин. Скорая, полиция. Ребята сразу поднялись и ушли.
* * *Матвей пришел в себя в больничной палате, светлой, оклеенной кремовыми обоями сколько хватало глаз. У двери стоял стул. В остальном в палате было пусто, как в его голове. Все ушли, бросили его одного. Что произошло, он помнил плохо. Память выдавала события какими-то рваными кусками, полосками, мусором. Нужно было собирать их, как пазлы, но сил не было. «Я же вроде умер», — вдруг вспомнил он кинжал в груди. Он хотел было проверить, но вдруг заметил, что нашпигован многочисленными проводками с головы до ног. И стоило ему шевельнуться, как замигали какие-то лампочки и почти сразу же дверь в палату отворилась. Вошла медсестра. Улыбнувшись пациенту, она сказала:
— Уже пришли в себя? Это радует. Как самочувствие?
Матвей что-то промычал — он и сам до конца не определился с этим вопросом. Он вообще своего тела не ощущал. Так и ответил, в конце концов.
— Это потому что вы на обезболивающих, — пояснила медсестра, одновременно проверяя показания каких-то приборов. — Радуйтесь. Когда отменят — вот тогда завоете. А пока отдыхайте. Родственников ваших мы не пустили, уже не обессудьте. Вы еще в реанимации. Увидитесь, когда переведут.
Родственников? Неужели его мать?.. Но как она узнала?.. И ведь призрак?.. Матвей хотел додумать мысль и обрадоваться, но сон сморил его мгновением раньше.
Следующее пробуждение было менее радужным, потому что Матвея сильно мучила жажда. Уже знакомая медсестра принесла стакан воды. Матвей пил мелкими глотками, и только выпив почти до дна, вспомнил, что не поинтересовался, очищена ли эта вода должным образом. Еще ему было очень неприятно, что он весь такой… никакой, и при свидетелях. Стремясь поскорее отделаться от медсестры, которая смотрела с ненавязчивой жалостью, он сунул ей стакан в руку, но неудачно, и стакан упал. Матвей тут же запаниковал. Не помогало даже то, что он был слаб, и по идее, столь тонкие материи, как чей-то там взгляд, просто не должен был замечать. Увы, Матвей замечал все. И он ждал, что сейчас она засмеется или пошутит обидно, и весь сжался в этом ожидании, но медсестра молча подняла стакан и, пожелав пациенту хорошего дня, вышла.
Она вышла, а Матвей остался. Голова была до отвращения ясная. Боли не было, не было никакого дискомфорта, и соответственно, не было ничего, что отвлекало бы его от роя мыслей-пчел. Жалящих, беспощадных мыслей, на которые у Матвея уже пошла аллергическая реакция.
