Сильнее времени (СИ) - Добрынина Елена

- Врёт он, Аннет, помяните моё слово. – Гнездилов едва сдерживался. - Я за этой собакой… простите…он и мной вертел как хотел, свои идеи об ячейке подсовывая. А теперь я должен верить ему? Да он вас вокруг пальца обведет и не дрогнет.

- Не верите мне - ваше право, только время уходит. Спросите сами Александр Сергеевич, что в саквояже, который с верфей привезли? Вам скажут: полон чемодан взрывчатки. Мы эту бомбу с Плутом полночи собирали. – Цыган разозлился даже, аж кулаком по столу стукнул в ярости. - И я вот этими вот руками восемь взрывателей сложил в саквояж, прямо в гремучий студень. А когда меня повязали, я как раз хотел бомбу разобрать. Так вот, в саквояже только пять взрывателей осталось. Можете пересчитать. Три - это не очень много, но если ты ослеплен яростью и ненавистью, как Плут, то и трёх достаточно - беду учинить. Я ему объявил, что не идём мы на дело, но записку на вашу квартиру с утра уже снёс. До последнего сомневался, как быть? Видимо, Плут заметил мои сомнения и решил воспользоваться ситуацией.

- Ты скажи лучше, как так получилось, что Плут на свободе оказался? Я точно помню, что на вокзале его задержали.

- Сам я и посодействовал, дурак. - Цыган опустил глаза, вперившись взглядом в стол. А потом вдруг поднял голову и с нездоровым блеском в черных глазах посмотрел на Аню. - На тебя был зол. Думал, обманула меня. Помнишь, тот закат на крыше? После него я думал много, понял, что любишь ты Ильинского. Решил сделку тебе предложить. А когда догадался, что кольцо - фальшивка, ярость меня обуяла, вот и решил мстить. Освободил Плута и узнал, что это Аська всё, а не ты. Сомневался, даже записку успел отнести Николаю. А потом понял, что не должны страдать невинные. – Андрей вздохнул тяжело. - Ну, а Плут, видя мои метания, сам все и решил. Говорю тебе, его опасаться надо, он - фанатик. Знает, что от одного взрыва революции не случится, что до неё ещё пять лет, но верит, что сможет ускорить процесс.

Гнездилов насторожился. Теперь уже он взволнованно ходил по кабинету. Аня же, раздираемая сомнениями, опустилась напротив Андрея на точно такую же табуретку.

- Я тебе верю. Может быть, я и дура, но Иван всегда напоминал мне фанатика.

- Я сам ему помог таким стать. Долгие месяцы ворошил в его душе ненависть к богатым и родовитым, словно угли в печке. Вот и получился из увальня Ваньки фанатик Плут. - С сожалением сказал Цыган.

Гнездилов сомневался. Черт знает, что такое творилось тут. Логика и опыт подсказывали, что разбойник врёт и выкручивается. Но почему-то хотелось верить. С какой стати Ивану избавляться от подельника? Вдвоём взорвать карету министра проще, чем одному, да ещё и с меньшей по объему, а значит и силе, бомбой. Выходило по всему, что слова Андрея - правда. Только вот не бывает так, чтобы разбойник и душегуб вмиг раскаялся.

- Хорошо, - Гнездилов вдруг решил, что пойдет ва-банк. - С нами поедешь на Фонтанку.

Аня удивилась не меньше Цыгана. Неужто Александр Сергеевич поверил?

- Я быстро переоденусь, буквально минутка. - Аня вскочила со стула и бросилась к выходу из допросной.

Гнездилов вздохнул и, отбросив только мешающие сомнения, протянул ей ключ от комнаты с уликами.

- Ключ возьмите! Только быстро, прошу вас: полчаса до полудня осталось. А я отправлю посыльного с письмом на Галерную, чтобы граф Ильинский дома оставался и никуда не выезжал от греха подальше.

***

Николай спешил. Отец писал в записке, что по Лештукову мосту они с матушкой будут проезжать в районе полудня. С трудом представлялось, как отец подпишет прошение прямо в карете. Но Николай был так счастлив, что игнорировал все странности. Не обратил он внимания и на переминающегося с ноги на ногу мужика на другой стороне моста. Осадил коня, заставив его остановиться.

То ли от быстрой скачки, то ли от волнения сердце Ильинского билось где-то в горле. Николай расправил плечи, отдышался, подставил лицо вдруг повалившему с небес снегу. Ледяные снежинки остужали разгоряченную кожу, и Николай вдруг вспомнил, как они с Аннет возвращались в открытой пролетке из синематографа, пошел снег, и она ловила вот так снежинки, запрокинув голову, а он любовался ею. Как давно все это было! Словно годы прошли, но нет, всего лишь несколько месяцев. Интересно, как она, где сейчас? О чем думает? Вспоминает ли о нем? В столице ли Аннушка или вернулась в провинциальный городок? Увидеть бы ее хоть одним глазком, взглянуть в эти колдовские зеленые глаза. А потом можно и в полк.

Николай продрог, ожидаючи. Нетерпеливо поддернул поводья. Конь замотал головой, пошел шагом по пятачку у театра. Мужик у парапета набережной тоже стоял, наверное, ждал кого-то. Отцовой кареты все не было. Николай выудил из кармана серебряный брегет, нажал кнопку. Синяя эмалированная крышка, украшенная в технике гильоше, откинулась, показывая стеклянный циферблат. Еще совсем немного и полдень. Что ж, подождем, решил офицер. Столько времени он грезил возвращением в полк, так что такое десяток минут в сравнении с почти двумя годами?

***

Их процессия выглядела весьма странно.

Они невероятно опаздывали, искать извозчика у пожарной части, а потом гнать того к Малому театру, было неразумно. И потому Гнездилов, вылетев из допросной с неприличной даже расторопностью, окликнул первого попавшегося жандарма и велел ему мчаться в дом к министру Ильинскому, дабы передать срочное послание. Жандарм вытянулся по струнке, узнав сыщика, и закивал головой, обещая лететь со всех ног.

Пока Аня облачалась, натягивая прямо на джинсы юбку, вытряхивала из своего саквояжа пальто, чтобы переодеть, наконец, свой слишком странный для этого времени пуховик, Гнездилов велел приготовить двух жеребцов, а заодно убедился в том, что утверждал Андрей. В саквояже, привезенном с верфи, действительно было всего пять зарядов. Что ж, посмотрим, решил Александр Сергеевич. Никогда еще он не брал главного подозреваемого в напарники. Ежели Цыган врет, вся его карьера пойдет прахом! Да что о том рассуждать, время ли?

Аннет вернулась из комнаты для улик в пальто и юбке. На голове ее красовалась шляпка, правда, изрядно помятая и приколотая как попало.

- Готовы? Пойдемте! – Скомандовал он и все трое направились к выходу из полицейской части. У проездной арки уже ожидали две лошади и старый конюх, что готовил их.

- Александр Сергеевич, родимый, куда ж ты душегубца повел? – Бросился к нему в ноги охранник. – Мне ж Иван Степаныч голову открутит, коли узнает, что это я вас выпустил.

- Он – ценный свидетель и ежели будешь задерживать нас, то случиться может непоправимое, понял? А Рокотов твой - дурак, поверил настоящему преступнику. Ну-ка, с дороги! Под мою ответственность, слышишь, Макар!? Под личную ответственность! – Кричал на бегу Гнездилов, взлетая на жеребца. – Давайте руку, Аннет.

Аня сунула ногу в стремя и, опершись на руку сыщика, вмиг оказалась на коне перед ним.

- Не очень удобно для дамы, но другого я вам предложить не могу, увы!

- Сойдет, Александр Сергеевич, - махнула Аня рукой и вцепилась в гриву лошади. – Вы же знаете, в этом смысле я неприхотлива.

Андрей тоже оседлал жеребца и только ждал команды от Гнездилова, чтобы броситься вскачь к Малому Императорскому театру.

- Мы успеем, Саша? – Спросила Аня с тревогой, даже не заметив, что обратилась к сыщику столь фамильярно.

- Должны! Ну, пошла! – Скомандовал сыщик, пришпоривая коня. Тот рванул и понесся вскачь.

Их процессия выглядела весьма странно. Две лошади, которые неслись что есть духу, и три седока. Ни один из них не был одет подобающе, чтобы ехать верхом. На одной из лошадей восседал смуглый, черноволосый парень в овечьем тулупе, который слишком близко нагибался к гриве. Седло ему словно мешало, будто бы он привык ездить вовсе без седла, управляясь с лошадью на уровне инстинкта. На другом жеребце вообще ехала парочка. С виду приличная девушка в добротном пальто, но шляпка ее приколота набекрень, кое-как, и от скорости и ветра она совсем съехала на бок. А позади джентльмен в костюме, не предназначенном для прогулок верхом.