Анна Лоуренс (СИ) - Рябченкова Марина

— Представитель опеки Форс, прошу подняться и на месте высказаться касательно кандидатуры опекуна.

— Возражений нет, — мгновенно прошепелявил Форс.

Председательствующий объявил окончание слушания. Судьи в полном составе удалились в совещательную комнату без объявления перерыва. Это значит, что все присутствующие остаются на местах в ожидании возвращения судей.

Джон занял место для свидетелей сразу у меня за спиной. Патрик обернулся к Хэнтону, поприветствовав его коротким кивком. Я тоже обернулась.

Предельно серьезный, мужчина все равно ободряюще мне улыбнулся.

В зале очень шумно.

Сверху взрываются фотовспышки, публика смотрит только на нас. Они говорят о нас.

Томас сцепил руки в замок, уставившись в одну точку прямо перед собой.

За несколько месяцев мы прошли долгий и нелегкий путь, насыщенный низменными и ужасными событиями. Брак — дело непростое? И вправду, очень!

Брачный союз семьи Стоун был обречен на провал с первого дня своего существования, и, возможно, уже меньше чем через час, наконец будет разорван. Ошибка Анны будет исправлена, и мне бесконечно любопытно, что со мной будет потом?

Судьи вернулись из совещательной комнаты, едва миновало десять минут с момента их ухода. Никто не встает, а я даже не дышу. Абсолютная тишина.

Судьи заняли свои места, а председательствующий поднялся. Я хотела встать следом по былой привычке, но Джеферсон вовремя меня остановил. Председательствующий заговорил:

— По результатам слушания по делу о бракоразводном процессе семьи Стоун, суд принял решение расторгнуть брак, — удар судейским молотком.

Окончательное решение объявлено, и по-другому уже не будет!

С моих губ вырвался громкий выдох облегчения. Крепко сжимаю кулаки, сдерживая невероятно сильное желание закричать от радости.

Посыпались фотовспышки.

Зал эмоций не сдержал, нашлись те, кто даже счел уместным громко аплодировать, вызвав тем самым неодобрительный взгляд председательствующего.

Ударами молотка председательствующий потребовал тишины. Продолжил:

— С настоящего момента истица утрачивает право носить фамилию Стоун, в связи с чем ей возвращается фамилия отца — Лоуренс, — удар судейским молотком.

Я улыбаюсь.

— Суд принял решение в силу недоказанной финансовой самодостаточности Анны Лоуренс назначить ей опекуна в лице Джона Хэнтона до достижения ею 26 лет. Опекун назначен, — удар судейским молотком.

Все!

Я поднялась с места, не в силах унять мелкую дрожь в своем теле. Посмотрела на Томаса, а он в упор смотрит на меня, понимает, что выполнить данное мне мрачное обещание уже не сможет.

Мужчина быстрым шагом уходит из зала суда, а ему вслед кричат репортеры:

«Мистер Стоун!», «Томас Стоун, сюда!», «Том Стоун!».

Вслед за Томом спокойным размеренным шагом к выходу из зала направляется Айзек Берч.

Я смотрю на Джона, с усилием сдерживая порыв броситься ему на шею.

Я знаю, как нелегко ему было сделать то, что он сделал для меня. Моя благодарность к Хэнтону безгранична.

— Спасибо, — искренне благодарю его я. В ответ на любимом лице растянулась теплая и немного рассеянная улыбка, как будто мысли Джона где-то еще.

Патрик Джеферсон собрал бумаги. Закрыв свой дипломат, юрист поравнялся с нами. Коротко обменявшись поздравлениями, мы втроем под преследующими нас фотовспышками и взглядами решительным шагом направляемся к выходу из зала суда.

Родители Анны стоят в стороне от выхода и оба смотрят на меня так, будто впервые видят. В Форклоде я боялась найти на их лицах именно такой взгляд. Только теперь, в эту самую минуту, глаза их не передают иного чувства, только сомнение в том, кто я такая?

Нас сопровождают конвортеры. Суровые лица выстроились вокруг нас в полной готовности уберечь от армии репортеров.

Перед нами открылись центральные двери, и лицо овеяло дыханием вечерней свежести. Я шагнула на величественное крыльцо Центрального судебного комитета под вопли нескольких десятков репортеров — существенное прибавление к первоначальному их числу.

— Хэнтон, сюда! — кричит парень из толпы. Джон слегка повернул к нему голову, в приветственном жесте поднял ладонь. На мгновение Хэнтон оказался в эпицентре фотовспышек.

Репортеры кричат. Я слышу их голоса, но в этом шуме я ничего не могу разобрать. По примеру Хэнтона и Джеферсона ничего не говорю; держусь между ними и улыбаюсь.

Втроем мы остановились у машины Патрика, предоставив репортерам возможность сделать наши коллективные фотографии. Во время фотосессии толпа репортеров продолжает выкрикивать вопросы, большинство из которых сливаются в единый непонятный вопль.

Мужчины еще раз жмут друг другу руки, и Джеферсон опускается в салон своего автомобиля. Джон торопливо ведет меня к своей машине. Конвортеры разошлись только в ту минуту, когда я и Хэнтон оказались в салоне темного «Прайда».

Автомобиль окружен репортерами и их фотообъективами. Отовсюду вспышки и непрекращающиеся вопли. С некоторым потрясением смотрю на людей, кажется, еще немного, и кто-нибудь из них догадается запрыгнуть на крышу «Прайда».

— Махни им рукой, — рекомендует Джон, и я сразу поднимаю запястье. Улыбаюсь, предоставив репортерам возможность сделать хорошие фотографии.

«Прайд» очень медленно пополз к дороге. А когда репортеры, их голоса и фотокамеры остались позади, я впилась в губы Хэнтона, обхватив ладонями любимое лицо. Ответная нежность не заставила себя долго ждать.

— Сэр, нас догоняют, — деликатно заметил водитель.

Секундами позже с нами поравнялась маленькая проворная машина. Молодой парень выбрался из окошка автомобиля, удерживая фотообъектив наготове, и жестко выругался, когда осознал, что сенсационный снимок сделать не успел.

Темный «Прайд» миновал небоскреб Хэнтона, промчался вдоль элитных районов города, оставив позади жилые кварталы. Машина пересекла границу частных владений, и теперь «Прайд» медленно движется по прямой грунтовой дороге к высокому белому дому.

Водитель открыл дверь для Джона, а тот в свою очередь помог из машины подняться мне. Мой подбородок сразу метнулся вверх, и я уставилась на трехэтажный белый особняк владений Хэнтона, принадлежавший когда-то его отцу. Он не так роскошен и грандиозен, как большинство особняков Данфорда, — этот меньше и скромнее — но все равно впечатляет. Первый этаж выше прочих, тяжелый карниз между первым и вторым этажами поддерживают четыре высокие колонны.

Жить теперь мне предстоит здесь.

В широких дверях дома появился мужчина в черном фраке.

— Мистер Хэнтон, — встречает дворецкий хозяина дома. — Мадам, — слегка склонив голову, приветствует меня он.

— Распорядитесь о легком ужине, — сразу сказал ему Джон.

Вступив на светлый мраморный пол в холле, я почувствовала, как сердце забилось чаще. Мебель здесь из темного дерева, на белых стенах большие картины, повсюду яркие персидские ковры. Поднимаю глаза к потолку — над головой небольшая люстра.

Джон провел меня через гостиную к столовой.

— О чем думаешь? — спрашивает он, заприметив мой легкий ступор.

Я медленно обхожу обеденный стол персон на пятьдесят. Провожу пальцами по блестящей лакированной мебели, смотрю по сторонам:

— Обедать здесь все равно, что в холле железнодорожного вокзала, — подразумеваю я размеры комнаты, наверное, самой большой в доме.

Я преувеличила, конечно, а Джон не скрыл улыбки.

— Я никогда не обедаю здесь. Идем, — сказал он, и я последовала за ним.

Хэнтон привел меня в небольшой округлый закуток при гостиной — уголок для завтрака с видом на сад. Так назвал это место Джон.

Без сомнений, здесь лучше.

Смотрю на мужчину, а он смотрит на меня. Вглядевшись в таинственный мрак немного уставших глаз, спрашиваю Хэнтона:

— Что тебя тревожит?

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Ты жалеешь о чем-то? — все равно настаиваю я, и в глазах мужчины сверкнула сталь.

В ожидании ответа мне потребовалось усилие, чтобы не отвести от него взгляд.