Карина Демина - Невеста
Сон рассыпается.
Но Оден долго лежит, пытаясь понять, является ли темнота, его окружающая, остатком сна или же следствием его слепоты. Хуже нет, чем застрять между сном и явью. Спасает затекшая рука, и Оден осторожно шевелит пальцами, пытаясь разогнать кровь и не разбудить Эйо.
Королева Мэб умеет мешать ложь и правду.
Мир действительно опасен. А Эйо — слишком нежная, чтобы и дальше выживать в одиночку. Но удерживать ее силой Оден не станет.
Глава 21
Призраки за спиной
Райгрэ просыпался быстро и резко, вздрагивал, тем самым будил Тору, но некоторое время лежал рядом, словно давая ей возможность привыкнуть к пробуждению.
— Доброе утро, — райгрэ всегда целовал ее в макушку, и если сперва Тора не понимала, зачем, то сейчас просто привыкла.
Утро и вправду становилось чуть более добрым.
И глядя на него хотелось улыбаться.
Но не сегодня.
— Мне… нужно с вами поговорить, — по утрам Тора стеснялась себя.
Макэйо предпочитал спать в одиночестве. И терпеть не мог растрепанных женщин, утверждая, что утренние часы лучше проводить в одиночестве. Хильда с ним соглашалась. Были ли они правы?
— Это… это важно.
— Если важно, то говори, — райгрэ перевернулся на бок и перекинул через Тору руку. — Ты знаешь, что у тебя по утрам кончик носа белеет? А щеки, напротив, розовые… мягкие… теплые…
Ужасно.
И волосы растрепаны. И сама она, полусонная, разморенная, выглядит отнюдь не так, как должна бы. И щеки да, горят, особенно, когда он прикасается к ним.
— Тот господин в театре…
— Ты его все-таки знаешь? — райгрэ нахмурился.
Он не любит ложь, но Тора не солгала.
— Я не уверена, что это он… и что он вообще имеет отношение… и просто я подумала, что вдруг это связано, и…
Тора говорила совсем не то и не так, как должна бы. Мямлила. Заикалась. Путалась в словах. Хильда останется недовольна. Она справилась бы лучше.
— И… я действительно только однажды встречалась с высшими… это давно.
— Спокойно, найденыш, — его пальцы перехватывают запястье Торы. — Не торопись. Тот, с кем ты встречалась, тебя обидел?
— Не меня. Не только меня.
— Но кого-то?
У Торы получилось кивнуть.
— И где встречались?
Надо рассказать, вчера они с Хильдой репетировали эту историю, но теперь слова вдруг потерялись.
— Давно?
— Очень. Еще до войны… в Каменном логе.
Мама говорила, что бояться не стоит, что к сожалению ли, к счастью ли, но кровь Ртути не столь сильна. И Тора, конечно, услышит зов, но сумеет с ним справиться.
— Не лезь в низину, — в те дни она почти ни на шаг не отходила от Торы. Видимо, несмотря на собственные уверения все же страшилась, что случится непоправимое — рудные жилы заберут Тору. — Иди по краю.
Это же и отец повторил.
— Пусть Высшие в огне купаются, — добавил он, — а нам и малого довольно…
Конечно же, Тора боялась. И чем ближе подходил назначенный срок, тем сильнее становился страх. Она сбегала на кухню, садилась около огромной печи и смотрела в разверстое жерло ее, приучая себя не бояться пламени. Ведь кухарка-то не боится, ловко подбрасывает дрова, ковыряется железной кочергой, разбивая черные обгорелые поленья, и заставляет огонь служить.
И Каменный лог виделся Торе этакой огромной печью. Только выпекались в ней отнюдь не пироги.
А на самом деле… на самом деле Каменный лог ни на что не похож.
Нет ни стен, ни решеток, ни заборов. Нет ворот, которые отрезали бы путь к отступлению. Но есть Привратник — про него поговаривали, будто бы он вечен и проклят, обречен до скончания времен сидеть у черной змеи разлома — единственного разлома в обсидиановом кольце скал. Зачем Привратник нужен, Тора не поняла. Он просто был, как был дрожащий от нестерпимого жара воздух и сухая растрескавшаяся земля.
Первый же вдох лишил обоняния: нос и рот забило мелкой пылью.
— Это сейчас он спит, — сказал кто-то и за руку схватил, сжал так, что Тора зашипела от боли. — А потом, когда выходить будем, он проснется.
— Отпусти.
Ее не услышали.
Рядом, вышагивая спокойно, словно бы на прогулке, держался мальчишка из Высших. Он был каким-то очень длинным, и Тора не доставала ему даже до плеча. Но она прежде никогда не видела Высших, и наверное, это правильно, что он крупнее.
— Проснется и будет ждать, когда все пойдут назад, — он говорил, не глядя на Тору, точно бы и не для нее, но отпускать не собирался, и как-то так запястье повернул, что стало еще больнее. — И тех, кто будет последним, добьет. Последние — всегда самые слабые… зачем им жить?
Тора видела острый подбородок, и щеку с узором крупных родинок, и брезгливо поджатую губу, словно бы ее сопровождающему было противно находится рядом с Торой.
— Мир надо избавлять от всяких уродов. Так папа говорит. Когда я вырасту, я приму такой закон, чтобы вымески вообще на свет не появлялись…
— Законы принимает Король, — возразила Тора.
— Я вырасту и стану Королем.
Он произнес это так уверенно, что Тора замолчала и поневоле перевела взгляд на Привратника, который и вправду дремал, разлегшись на камне.
— Он никогда не становится ни псом, ни человеком, — продолжил парень. — Это чтобы удобнее было. Зубы-то у пса острее, а у человека — руки ловкие. До кого зубами не дотянется, того молотом добивает…
Он вдруг остановился и, выпустив руку Торы — кожа сделалась красной, воспаленной — сказал:
— Так что, не выходи последней. Я предупредил.
Тора говорила себе, что не надо ему верить: мальчишки вообще врать горазды, ее братец тоже постоянно себе чего-то придумывает. И этот ничуть не лучше. И значит, нечего бояться. Но мимо Привратника шла, затаив дыхание.
А он не спал, дремал, поглядывая на щенков сквозь длинные женские какие-то ресницы.
И стоило переступить край разлома, как все переменилось.
Каменный лог не пугал — он пел.
Тора никогда не слышала музыки более прекрасной. Шелест пепла, и переливы волн раскаленной лавы. Гул камня, самой земли. И свист пара, что вырывается из гранитного плена, спеша предупредить о новом разломе.
Голоса.
И струны, каждая — звучит по-своему.
Белесые тона серебра. И звонкое железо. Контральто белой платины тонет в свинцовых басах.
Золото.
Сурьма.
И шепот Ртути, которая спешит приветствовать со-родича, уговаривая не бояться.
Сила наполняет Тору до кончиков пальцев, что вдруг становятся неимоверно тяжелыми, такими, что не удержать. И Тора опускается на четвереньки. Ей вовсе не больно и не страшно. Ей радостно, потому что пламя, дикое, ярое, ласкает Тору. Оно рассыпает вуаль из искр, приглашая играть.
