Марина Суржевская - Для кого цветет лори
В эту минуту, сгорая от желания ощутить его, не в силах сдержать эту потребность быть с ним, соединиться, почувствовать его тело и сильные толчки, доводящие ее до пика наслаждения, Оникс поняла, как страшно услышать отказ.
Она осторожно потянула завязки на его рубашке. Одну, вторую… Он смотрел. Чуть прикрыв глаза, наблюдал за ее действиями. Раяна коснулась смуглой кожи, отодвинув ткань. Тронула, а потом наклонилась и провела языком — от шеи до темных сосков. Ран откинул голову, шея напряглась, и дыхание стало тяжелым. Восторг взметнулся внутри раяны пламенем, обжег удовольствием. Восторг власти, восторг обладания. Этим мужчиной.
Она сползла с его колен, опустилась у кресла, распахивая его одежду, целуя горячую кожу, облизывая контур и рельеф его мышц. Добралась до металлической пряжки, чуть помедлила, вскинула голову. Он смотрел. Конечно, смотрел, сжимая зубы, сдерживая дыхание. Оникс расстегнула пряжку, не отрывая взгляда от его лица. Впитывая, наслаждаясь его расширенными зрачками, его судорожным дыханием, его напрягшимся телом. И облизнула губы, приспуская ткань, забираясь ладонью, обхватывая тяжелый и истекающий соком ствол. Провела пальчиками, вырывая мужской стон, сжала. Наклонила голову, облизываясь, словно кошка. И обхватила член губами, втягивая в себя плоть. Ран дышал тяжело, уже бессознательно приподнимая бедра, желая вбиться в ее горло как можно глубже. Его сердце стучало тяжело, сильно, и все ощущения, все чувства сосредоточились внизу, там, где Оникс ласкала его. Порой он заставлял ее делать это… Заставлял, желая такого наслаждения, позы покорности, ощущения ее распухших губ и влажного языка на своем члене. Но она первый раз делала это сама, по своей воле и, кажется, раяне это нравилось… Он видел ее затуманенный взгляд, видел наслаждение, написанное на лице, и от этого уже не мог сдерживаться. То, что Оникс нравилось ласкать его, оказалось слишком сильной эмоцией для того, кто привык силой вырывать любое прикосновение. Его тело дрогнуло, голова откинулась, а ладони вцепились в подлокотники, пытаясь удержать тайфун оргазма. Но ее губы были такими мягкими, а горячий рот таким желанным… Ран застонал, ощущая, как простреливает хребет, как ударяет в ребра сердце, как темнеет в глазах… а потом — взрыв. Толчки его семени в ее горле, и стоны, что он не мог заглушить. Дышать трудно, мыслить невозможно…
Оникс сидела у его ног, на ее распухших губах играла улыбка, и Ран нагнулся, подтянул ее, впился в эти губы, на которых остался его пряный вкус. Раяна вдруг рассмеялась, прямо ему в рот, щекоча дыханием, и Ран отстранился, чтобы увидеть ее невозможно синие глаза и довольное лицо. Саанма…
— Кажется, позавтракала, — сказала Оникс.
И ему снова стало нечем дышать. И почти невозможно смотреть на нее такую — смеющуюся, довольную, расслабленную. В его руках. С его вкусом на языке. От такой Оникс у него кружилась голова и внутри что-то ломалось, с потрясающей и сладкой болью. Его мир разрушался до основания, до руин, со всеми его принципами, понятиями и смыслом. Больше не было никакого смысла, была лишь она. Он сам разрушался и лишь радовался своей погибели, с истовостью одержимого, пока она улыбалась. И он готов был сделать что угодно ради этой улыбки. Убить, уничтожить или помиловать — все, что она захочет. Кого она захочет.
Ашан архар! Кажется, он безумен.
Раяна вскочила, дернула его за руку.
— Пойдем гулять?
— Гулять? — аид приподнял бровь, все еще пытаясь найти себя в этом разрушенном мире.
— Да. Сегодня такое солнце! Пойдем?
Конечно. Хоть на край света. Хоть в бездну. С радостью.
— Пойдем.
Над дворцом брызгами света искрилось солнце, и воздух пах так упоительно сладко — обновлением, весной, счастьем. Или так казалось Рану. Они шли по парку, он держал Оникс за руку и щурился от солнечных зайчиков. И Оникс улыбалась.
Приближение… Такое восхитительное приближение…
ГЛАВА 19
Если бы Оникс спросили о самом лучшем дне в ее жизни, она назвала бы этот. В их отношениях что-то изменилось, и они оба боялись спугнуть то хрупкое понимание, что обрели. Словно все было впервые — прикосновения — трепетные и осторожные, переходящие в безудержную страсть, слова — несмелые, смех — настоящий. Оникс вдруг поймала себя на том, что любуется Раном. Тем, как он двигается, как говорит, как смотрит, чуть склонив голову. Как занимается любовью, как держит свои ужасающие клинки… Она любовалась им всегда, хоть и не хотела этого признавать. Он был великолепен — ее мужчина.
Ее?
Мысль возникла в голове и осталась там, как приманка, как ловушка. Ее. Мужчина.
И возникнув однажды, она уже не давала покоя, требуя облечь мысль в слова, в крик, в требование.
День, наполненный страстью, нежностью и взглядами. Разговорами. О пустяках. Но за каждым словом — ожидание большего. Ожидание важного. И наслаждение тем, что он рядом, тем, что он дарит. Ран смотрел настороженно, недоверчиво, она видела тревогу в его глазах, и Оникс хотелось его поцеловать. Она и поцеловала, под старым тополем, на котором серебрились первые узкие листочки… И внутри было тепло от того, как он жмурится, как смотрит, склонив голову, как целует в ответ… Тепло и страшно до мурашек…
А ночью он вновь сводил ее с ума своим телом, своими ласками, своим безумием. И Оникс думала, что безумны и одержимы они оба, потому что не могли насытиться, не могли успокоиться, раз за разом соединяя тела…
Утро Рана началось с настырной букашки, что ползала по его плечу. Он, не открывая глаз, поднял ладонь, смахнул. Букашка исчезла, но тут же появилась на щеке, пощекотала лапками. Он снова смахнул. Просыпаться не хотелось. Где-то во сне ему было слишком хорошо, там была улыбающаяся ему раяна…
Тихий, сдавленный смех прогнал сон и заставил его подобраться. Запахи, звуки, ощущения. Мех покрывала, запах лори… Архар, похоже, впервые в жизни он так долго спит…
— Что надо сказать, аид? — нежный голос у виска.
Он открыл глаза. Оникс улыбалась, щекоча его павлиньим перышком.
— Я люблю тебя, — сказал Ран.
Оникс замерла. Перо в ее пальцах мелко дрожало. Она сглотнула, не в силах оторвать взгляд от его лица. Ни следа сонной дымки, словно и не спал. Зеленые глаза спокойные и ясные. Оникс облизала губы. Мысли путались, дыхание прерывалось. Она не была готова к такому ответу! И не знала, что сказать… Слишком много чувств, слишком… остро.
Лавьер потянулся, сбрасывая покрывало.
— И я хочу есть.
Он встал, шагнул к двери, распахнул створку, бросил несколько слов стражам. А Оникс так и смотрела на его обнаженное тело, на широкую спину, сидя на кровати. Понимая, что он просто дает время, и что не ждет ответ. Он просто сказал это.
