Кристина Золендз - Шрамы и песни (ЛП)
— Отче, молю, позволь мне вновь стать сотворенным тобой ангелом. Позволь забрать ее боль, — закричал я. — Слишком много крови Грейс, здесь так много крови.
— Шейн, Шейн! Скорой не проехать сквозь эти сугробы! Надо отнести ее внутрь, — прозвучал какой-то знакомый голос.
Я знал, что, скорее всего, уже слишком поздно, но обнял ее и поднялся.
— Не бойся... на небесах потрясающе, — шептал я ей на ухо, пока нес ее умирающее тело.
Глава 14
Яркий свет комнаты ожидания реанимационной слепил глаза. Доктора и парамедики24 помчались по коридорам с телом Грейс в операционную, в то время как я беспомощно стоял в стороне; кровь Грейс коркой застыла на моих ладонях и руках. Когда ее погружали в машину скорой помощи, ее кожа выглядела бледно и безжизненно. Лоб и щеки были забрызганы кровью. Она подсохла и спутала ей волосы, заляпала промокшую одежду. Лежа на каталке, Грейс казалась такой маленькой и спокойной. Когда двери отделения экстренной хирургии скрыли ее от меня, у меня подкосились ноги. Я навалился на дверь и медленно сполз по стене, пока не очутился на холодном кафельном полу больницы. Схватился за голову и заплакал.
— Это я виноват, — сказал я.
Ко мне прижалась Леа, ее руки обхватили мои дрожащие плечи. В приемной были все, но единственные пророненные слова были мои.
Минуты медленно перетекали в часы, я смутно помнил, как кто-то предлагал мне выпить кофе или воды. В животе все так скрутило, не думаю, что я смог бы удержать в нем хоть что-то. Я даже не шевелился. Только и думал, что хочу вновь услышать ее смех. Увидеть ее улыбку, хочу обнять и никогда не отпускать.
Восемь часов. Восемь часов, тридцать девять минут и двенадцать секунд спустя двери хирургического отделения распахнулись. Из них вышли три хирурга в блевотно-зеленой врачебной робе и с мрачным видом сняли маски. Я лихорадочно вглядывался в их лица в поисках подсказки относительно состояния Грейс. Безрезультатно.
Я вскочил на ноги и, как и все мои друзья, подбежал к докторам.
— Что произошло? Как она? — Слова слетали с губ резко и грубо.
— Кто из вас является родственником Грейс Тейлор? — Сказанное чертовой пощечиной полетело мне в лицо.
— Мы живем вместе, ее растили мои родители. Других родственников у нее нет, — сквозь слезы выдавила из себя Леа. — Доктор, пожалуйста, просто скажите, что с ней? Прошло почти девять часов, а нам ничего не говорят, и, честно говоря, страшно представить, что я сотворю с этой приемной и всей мебелью, если нам в ближайшее время ничего не скажут, — сквозь рыдания начала угрожать Леа. Итан, Такер и Брейден поддержали Леа, угрожающе столпившись вокруг врачей.
Самый старший из хирургов указал Леа на сиденья:
— Пожалуйста, присядьте и я вам все объясню. — Все вместе, как одно целое, мы сели, внимательно глядя на врачей.
— Ваша подруга в реанимации. Нам пришлось поместить мисс Тейлор в состояние искусственной комы, идет восстановление хирургическим путём после серьезных повреждений от полученных ранений. Плюс — то, что она молода и крепка, поэтому мы надеемся на восстановление и правильное заживление рваных ран. Потеряно много крови, около 40%, и, если она и очнется, на это могут уйти дни, недели или даже месяцы. Слишком рано говорить о тяжести травм, но: остановка сердца... два переливания... пробитое легкое... повреждения важных органов... аппарат жизнеобеспечения... — лишь чудо. — Все слова смешались, но до меня точно дошло сказанное хирургами.
— У нее остановилось сердце? — вмешалась Леа. — Но почему? Что с ней случилось?! Я не понимаю!
— Мы не в курсе обстоятельств нападения, но нам точно известно, что мисс Тейлор поступила в отделение с колотым ранением от подмышки до бедренной кости, задевшим множество жизненно важных органов. А теперь, если позволите, нам необходимо встретиться с полицейскими, которые дожидаются наших показаний.
Пока все пошли перекусить, мы с Леа ждали, когда нас пропустят в отделение интенсивной терапии.
Спустя два часа, мы с Леа молча вошли в палату Грейс и также молча сели рядом с ее койкой.
Я провел рукой по волосам.
— Это я виноват, Леа. Я должен был остаться. Не следовало оставлять ее. Я оттолкнул ее. Слишком давил. Буквально подтолкнул ее к Блейку, — прошептал я.
— Нет, Шейн, поверь мне. Ты не понимаешь, — невнятно из-за слез сказала Леа.
Я уперся лбом себе в руки.
— Я признался ей в любви.
Леа подняла ко мне округлившиеся в шоке глаза.
Провел руками по волосам и уставился в потолок, надеясь на какую-то божью помощь.
— Погоди... Что?! — ахнула Леа.
— Я все испортил. Думал, что это взаимно. Я не знал, что она так любит своего бывшего. Облажался, и мы поругались. Я оттолкнул ее, и теперь она здесь. Меня не было рядом, когда надо было защищать.
— Бывшего?
Я смахнул навернувшиеся на глаза слезы.
— Да, так она сказала, когда мы застряли в джипе во время метели. Она не хотела никого, кроме него. — У меня вырвался смешок. — Мое гребаное везение, тот единственный раз, когда я позволяю себе чувства к кому-то, и у меня никаких шансов, а теперь она на чертовом дыхательном аппарате.
— Думаешь, она выкарабкается, Шейн? Думаешь...
Я встал, внезапно наполненный яростью и гневом.
— Нет. Жизнь состоит не из чудес, розочек и гребанной сахарной ваты, Леа. Она в коме. Этот больной ублюдок точно знал, куда именно бить ножом, чтобы она до смерти истекла кровью и ослабела прежде, чем мы смогли бы доставить ее в больницу. Подумай, каково ей было. Подумай, через что она прошла. Сколько раз ее возвращали с того света? Даже врач сказал «молиться о чуде» в том же предложении, в котором описывал перспективы отключения аппарата поддержания жизнеобеспечения! Чудес в природе не существует. Жизнь горькая на вкус. И она не состоит из прикрас или надежд…
Леа уставилась на меня своими большими карими глазами, умоляя забрать свои слова назад. Но я не могу, Леа. Это — еще одна часть моего наказания: дать вновь полюбить кого-то и отобрать ее. А ты, Леа, — всего лишь сопутствующий человеческий ущерб у этих эгоистичных крылатых ублюдков. Вы им молитесь, но им на вас насрать. Я подошел и присел на кровать Грейс.
Склонившись над ней, я смахнул темную прядь волос с ее лица.
Леа подошла с другой стороны, взяла руку Грейс и показала мне ее запястье.
— Надежда. Вот что написано на ее запястье.
— На этом — «любовь», — вздохнул я. Я понимал, что пыталась сделать Леа — подарить себе надежду, несмотря на все сказанное мной. Боже, насколько слепа человеческая вера. Воистину, счастье в неведении.
