Лорен Стефано - Разрыв
- Ой! – говорит Сесилия – У тебя кровь. Иди сюда, позволь мне посмотреть.
Он делает шаг в ее сторону. После этого все происходит как в замедленной съемке. Он делает следующий шаг, а затем падает. Я клянусь, что слышу звук его костей, когда он падает. Во рту кровь и пена, его глаза закрыты, и он дергается в конвульсиях. Сесилия бросается к нему и зовет его, но слишком боится прикоснуться к нему. Я слишком напугана, чтобы сдвинуться с места. Рид делает шаг, но видит, что Вон бежит к нам.
- Линден! – зовет Вон – Сын… не трогайте его! Не трогайте!
Он говорит эти слова снова и снова, задыхаясь и шепча их, когда падает в высокую траву и толкает Сесилию, стоящую у него на пути. Она отползает на несколько фунтов назад, а затем смотрит, не зная, что делать.
Линдена все еще в конвульсиях и странно шипит, я не уверена, но мне кажется, он пытается дышать. И, Вон, единственный из нас, кто должен знать, как это исправить, в панике. Его руки парят над лицом Линдена, желая прикоснуться к нему, чтобы успокоить, но он знает. Он знает, что Линден получил травму, куда серьезнее, чем внешние раны. Кровь струится из уха Линдена и это настолько ужасно, настолько невообразимо, что мой разум пытается сказать мне, что это всего лишь игра света. Только я знаю, что это не так. Во рту тоже кровь. Он тонет в ней.
«Существует человек, который утонет за тебя» сказала гадалка Аннабель.
Потом это повторяется и Сесилия стонет.
- О боже, боже, Линден.
Потому что она понимает раньше нас всех, что он не дышит. Вон говорит ей заткнуться, и она замолкает. Он проверяет пульс своего сына, а потом вытирает кровь и пена изо рта. Он нащупывает сломанные ребра, а затем нажимает кулаками на грудь и заставляет кислород бежать в легкие. Из всех инструментов, оборудования, которое у него есть, чудо инженерии, которое он придумал, чтобы спасти своего сына, он использует голые руки. Этого недостаточно. Даже я знаю это. Солнце садиться и все окрашивает в золото. Крошечный самолет. Кудри Линдена.
Вон настойчив. И я знаю, что все кончено, когда слышу его всхлип и гулкий баритон. Я никогда не видела его плачущим, и не думаю, что увидела бы. Это должно быть что-то большее, чем конец света, чтобы довести Вона Эшби до слез.
Глава 25
Я смотрю, как Вон берет сына в свои объятия, как наверно делал, когда он был маленьким. Я смотрю, как слабо висят конечности, как неподвижно открыт рот, который однажды сказал мне «я люблю тебя». Я смотрю, как Вон несет его к лимузину, и кричит на водителя, который выбегает, чтобы помочь, но уже ничего не поделаешь. Я смотрю, как закрывается дверь. Я смотрю, как лимузин становится все меньше, пока не исчезает совсем. И тогда, и только тогда, я падаю на руки и колени.
Когда Вон возвращается с наступлением темноты, входная дверь резко открывается. Его шаги громкие и его голос похож на шипение, он говорит Риду, что он никогда, никогда не позволит, снова увидеть детей. Дети это; Сесилия, Боуэн и я. Рид сломлен. Он ничего не говорит. Он у себя на кухне в окружении баночек, где арбузы и капуста растут красиво по его плану. Он всегда был один, и что-то мастерил, пока его брат сходил с ума. Его брат был тем, кто убивал и уничтожал. Так было всегда, такими они были всегда.
Я в гостиной, в темноте, в кресле, которое пахнет сигарами. Сесилия растворилась. На двери спальни, на втором этаже, нет замка, так она забаррикадировалась комодом. Она даже не вышла к Боуэну, когда тот плакал полчаса, пока Элли не забрала его в библиотеку, чтобы отвлечь. Она действительно квалифицированный воспитатель; она может открыть справочник о модели кондиционера и сделать вид, что читает, указывая на фотографии и рассказывая историю об ангелах и падающих звездах. Я слушаю ее, ее молодой голос, идущий вниз по лестнице, я не спускаю глаз с трещины в потолке. Она отвлекает меня от жутких картин в моей голове. Вон проходит мимо меня, и поначалу я думаю, что он не понимает, что я здесь, но, не оглядываясь на меня, он говорит:
- Садитесь все в машину.
Дверь захлопывается за ним. Я слышу скрип паркетной доски и когда добираюсь до основания лестницы, я вижу Сесилию на верхней ступеньке. Слишком темно чтобы видеть ее лицо. Я вижу блеск в ее глазах, которые смотрят сквозь меня. У нее сумочка цвета фуксии на плече и чемодан Линдена в руках. Мы привезли одежду и припасы с нами, когда ездили в Южную Каролину. Но такие вещи, как смесь для Боуэна и эскизы Линдена останутся здесь.
- Пора? – говорит она.
Это первые слова, которые она говорит мне за эту ночь. Первые слова, которые она говорит с тех пор, как стала четырнадцатилетней вдовой.
- Да – говорю я.
- Элди – зовет она, не повышая голоса, не оглядываясь назад, чтобы посмотреть спускается ли она.
Мы не говорим Риду «Прощай», но я смотрю через плечо и вижу его на кухне. Это не его вина. Я хочу ему сказать это. Хочется верить, что я забуду, что могла быть на его месте, тот кто должен был сидеть на месте второго пилота и кровь на лобовом стекле должна была быть моей. Сесилия молчит, когда мы идем к лимузину. Она была тихой весь вечер, не причитала, не рыдала. Но потом смотрит на ожидавшую машину и видит кожаные сиденья, где трое из нас сидели за несколько часов до этого, на обратном пути из Южной Каролины. В машине пахнет как в особняке. Пахнет прошедшим годом нашей жизни. Она поворачивается ко мне, как бы спрашивая, как я справляюсь с этим кошмаром. Она совсем не плакала, и я не знаю нормально ли это, но я тоже не плакала. Она открывает рот, чтобы заговорить, но издает лишь слабый каркающий звук. Элли и Вон ждут позади нас.
- Садись – говорю я ей тихо – Я следом за тобой.
Она кивает и садится на кресло возле окна. Я следую за ней. Потом Элли со спящим ребенком. Сесилия смотрит на него.
- Что с нами будет? – спрашивает она, затаив дыхание. – Я дала Линдену все, что у меня было.
- Не будь дурой Сесилия – говорит Вон – Тебе нечего дать. У тебя не было ничего тогда, и сейчас ничего нет.
Он закрывает за собой дверь. «Не смей верить, чтобы тебе не говорили», я бы сказала, если бы осмелилась говорить. Она сжимает челюсти, подтягивает сумку, и смотрит из своего окна.
Я не вижу Роуэна когда мы возвращаемся в особняк, и я не настолько глупа, чтобы спрашивать о Габриэле, что, несомненно, разбудит новый гнев Вона. Я боюсь, что он убьет Габриэля, просто, чтобы причинить мне боль. В любом случае, Вон уже исчезает к тому времени, когда слуга открывает для нас дверь лимузина. Мы идем через кухню, которая пуста и чиста, хотя ощущается легкий запах еды. Мне кажется, Вон уже готовиться к семейному ужину. Когда мы добираемся до лифта, слуга протягивает мне пластиковую карту-ключ, висящую на серебряной цепочке. Такую же дал мне когда-то Линден, когда решил сделать меня первой женой.
