Стефани Майер - Жизнь и смерть
— Что ж, удачи, — пожелала Эрика, когда я взялся за ручку двери. — Может, у нас еще будут совместные предметы, — с надеждой в голосе сказала она.
Я улыбнулся ей — хотелось бы думать, что не слишком обнадеживающе, — и вошел в здание.
Остаток утра продолжался примерно в том же духе. Учительница тригонометрии, миз Варнер, которую я невзлюбил бы в любом случае, просто за ее предмет, единственная из преподавателей заставила меня встать перед классом и рассказать о себе. Я густо покраснел и постоянно запинался, а когда шел к своему месту, споткнулся о собственный сапог.
К третьему уроку я начал узнавать некоторые лица. Всегда находились ребята посмелее, которые подходили знакомиться и интересовались, нравится ли мне Форкс. Я старался быть вежливым, но в основном просто лгал им. По крайней мере, карта мне так и не понадобилась.
На каждом уроке учителя начинали называть меня Бофором, и, хотя я сразу же поправлял их, это действовало угнетающе. Мне понадобились годы, чтобы примириться с этим именем, за которое следует сказать огромное спасибо дедушке. Он умер за несколько месяцев до моего появления на свет, и мама, чувствуя себя обязанной почтить его память, назвала меня в его честь. Дома, в Финиксе, никто уже и не помнил, что Бо — это только уменьшительное имя. А теперь приходится начинать все заново.
С одним парнем я сидел на тригонометрии и испанском, а потом мы вместе пошли на ланч. Мой новый знакомый был невысоким, едва мне по плечо, но копна кудрей скрадывала столь большую разницу в росте. Его имени я не запомнил, поэтому лишь улыбался и кивал, не собираясь поддерживать разговор, в то время как он без остановки болтал об учителях и уроках.
Мы сели за столик к его друзьям, и парень познакомил нас — не могу пожаловаться на здешние манеры. Я забыл имена, как только он их назвал. Похоже, эти ребята считали классным, что новенький сидит с ними. Девушка с английского, Эрика, помахала мне с другого конца кафетерия, и мои соседи по столу засмеялись. Уже стал мишенью для шуток. Наверное, это мой новый рекорд. Однако пока смех был явно беззлобным.
Именно тогда, во время ланча, пытаясь поддерживать разговор с семью любознательными незнакомцами, я впервые увидел их.
Они сидели в самом дальнем углу кафетерия, не разговаривали и не ели, хотя перед каждым стояло по подносу с едой. Их было пятеро. Они не разглядывали меня, в отличие от большинства других учеников, так что я мог как следует рассмотреть их, не опасаясь быть пойманным за этим занятием. Однако мое внимание привлекло вовсе не отсутствие интереса с их стороны.
Уж очень отличались они от остальных. Из трех девушек, как я заметил, одна была очень высокой, примерно с меня ростом — ее ноги казались бесконечными. Судя по ее виду, она могла быть капитаном волейбольной команды; не хотел бы я очутиться на пути у мяча, когда она атакует. Ее темные кудрявые волосы небрежно собраны в хвост.
Вторая девушка — с медово-белокурыми волосами до плеч — была не такой высокой, как брюнетка, но все-таки наверняка выше многих ребят за моим столом. В ней чувствовалось какое-то напряжение, нервозность. Странно, но почему-то при виде этой блондинки мне вспомнилась одна киноактриса, уложившая с помощью мачете дюжину парней в боевике, который я смотрел пару недель назад. Я тогда еще, помнится, не поверил, будто женщина способна сразиться с таким количеством противников и победить. Но сейчас решил, что, возможно, принял бы всё за чистую монету, если бы героиню сыграла вот эта девушка.
Последняя из трех была более миниатюрной, ее рыжевато-каштановые волосы отличались редким бронзовым оттенком. Она выглядела моложе первых двух, которых легко было принять за студенток колледжа.
Двое парней казались полной противоположностью друг другу. Один был, наверное, даже выше меня, не меньше шести футов пяти дюймов (Прим. пер.: примерно 195 см), и очень подходил на роль спортивной звезды школы. И короля балов. И парня, у которого всегда найдутся бабки на любое оборудование для тренажерного зала. Его прямые золотистые волосы были закручены в пучок на затылке, но в этом не было ничего женственного, почему-то такая прическа только добавляла ему мужественности. Он явно был слишком крут для этой школы — и для любой другой, какую я только мог себе представить.
Второй парень, пониже ростом, сухощавый и гибкий, был так коротко подстрижен, что его темные волосы топорщились ежиком.
Такие разные, все они тем не менее очень походили друг на друга. Прежде всего своей меловой бледностью, выделяясь даже на фоне остальных школьников, живущих в этом лишенном солнца городе. Превосходя в этом и меня, «альбиноса». Кроме того, несмотря на разный цвет волос, у всех них были очень темные глаза — на таком расстоянии они казались мне черными. А под глазами у каждого из этой пятерки залегли глубокие тени с фиолетовым оттенком, напоминающие синяки. Возможно, все они зубрили уроки ночами напролет. Или залечивали сломанные носы. Правда, носы у них были безупречными, как и прочие черты лица.
Но не это притягивало мой взгляд, не позволяя отвернуться.
Я уставился на них потому, что эти девушки и парни, такие разные и такие похожие, были безумно, нечеловечески прекрасны. Все пятеро. Таких лиц никогда не увидишь у обычных людей — только на отретушированных фото в журналах или на рекламных щитах. Или в музее, среди ангельских ликов на полотнах старых мастеров. Не верилось, что можно встретить нечто подобное и в реальной жизни.
Я решил, что красивее всех та девушка, что пониже, с волосами бронзового цвета, хотя не удивился бы, если бы женская половина школы проголосовала за блондина, похожего на кинозвезду. Хотя это было бы неправильно. Я имею в виду, что все они великолепны, но эта девушка не просто прекрасна. Она абсолютно идеальна. И ее совершенство волновало и тревожило. От него становилось не по себе.
Они не смотрели ни друг на друга, ни на остальных школьников, ни на что-нибудь конкретное, насколько я мог заметить. Мне сразу вспомнились модели, с отточенным артистизмом позирующие для рекламных снимков — на их лицах я видел такую же утонченную скуку. Пока я наблюдал, поджарый парень с «ежиком» встал, прихватив свой поднос — так и не открытая газировка, нетронутое яблоко — и удалился легкой грациозной походкой, более уместной на подиуме. Я следил за ним, задаваясь вопросом, не появилась ли в городе какая-нибудь танцевальная труппа, а он отправил содержимое своего подноса в контейнер для мусора и выскользнул в дальнюю дверь, казалось, быстрее, чем это возможно. Мой взгляд тут же снова метнулся к остальным, которые сидели в прежних позах.
