Как приручить фамильяра - Анна Солейн
— Подожди немного, — говорит он, скрестив руки. — Дай Горги подумать, насколько ты опасная. Ты же его из клетки вытаскивала? Силой?
— Ну… да. Надо же ее чистить как-то.
— Ну вот, схватила пару раз за крыло или за бок — и все, теперь придется доверие восстанавливать. Горгулий нельзя хватать, пока они не ручные. Да и потом тоже нельзя, если сами в руки не идут. Хотя о чем это я: с животными так вообще нельзя, их надо уважать, а не принуждать.
Пока мы разговариваем, Горги, переваливаясь с бока на бок, как недовольная бабка, отворачивается и начинает демонстративно лизать бок. Как мне кажется — исключительно чтобы продемонстрировать мне свое пренебрежение.
— Горгульюшка-а-а, — сладким голосом зову я.
Горги издает низкий клокочущее-рычащий звук, который можно было бы истолковать как невинно-удивленное «Что?»
— Ладно, хватит. Нет так нет, позже попробуем. Да куда, инжир с собой возьми! — восклицает Лукас, когда я уже собираюсь положить лакомство рядом с клеткой. — Вкусное — только от тебя. Горги нужно приучить к тому, что ты хорошая и безопасная. Для горгулий есть при ком-то или брать от кого-то еду — то еще испытание. Знаешь, как в том сборнике гравюр, сюжет про двух львов? Где они тихо-мирно перекусывали путешественниками, уснули, а потом из кустов выбежали еще путешественники, с боевыми артефактами, и один лев говорит второму: «Говорил же, надо было всю еду сразу забирать, а ты — на завтра оставим, на завтра…»
— Чего? — я подозрительно кошусь на Лукаса. — Ты не употреблял ничего, точно? Зелий там волшебных, нет?
— Да ладно, — глаза Лукаса становятся похожи на два блюдца, на его лице появляется такое пораженное недоверие, как будто я заявила, что верю в то, что земля круглая. — Да ты шутишь. «Гравюры Хорарта». Каждый месяц выходит выпуск. Нет? — Рот Лукаса принимает форму буквы «О», когда я качаю головой. — Серьезно? А вот это: «Зашли три ведьмы в бар, а им говорят: "Уборка у нас по средам"»? Нет? А «Как василиск Медузу Горгону на свидание водил»? Ты не видела?! Как?! А как же: «И все бы хорошо, но в нумерах они решили снять очки»?
— О, а вот это я знаю! — радуюсь я. — Так мои коллеги шутят, когда все по левой ноге идет.
— Коллеги?! — Лукас театрально возводит руки к небу, и я неожиданно для самой себя смеюсь. — Ей коллеги такое говорят! Горги, ты слышала?
— Пигалица, — уверенно откликается Горги, не оборачиваясь.
Чего-о-о?
— Пошли, — Лукас берет меня под руку и тянет меня к выходу. — Я должен показать тебе «Гравюры Хорарта», потому что мой долг — нести добро и просвещение.
— И просмотр «Гравюр Хорарта» к этому относится? — я против воли улыбаюсь.
— Да!
В результате мы решаем устроиться на диване в гостиной. Лукас на несколько минут отлучается к себе и возвращается с целой стопкой журналов, на обложках которых значится «Гравюры Хорарта», а еще, неожиданно, с коробкой мармелада, которую, как ни в чем не бывало, ставит на кофейный столик. Так что мне ничего не остается, как пойти на кухню и поставить на плиту турку. Через некоторое время комнату наполняет уютный аромат кофе и корицы, к которому прибавляется запах сладостей. Я ставлю на стол две чашки. В камине уютно трещит огонь, краем уха я слышу, как в соседней комнате шуршит в своей клетке Горги, устраиваясь на ночь.
Лукас, радостно мурлыча что-то себе под нос, роется в стопке журналов, выуживая по одному номеру и откладывая их в сторону. Он сидит близко ко мне, слишком близко. От его бедра, которое находится всего в паре сантиметров от моего, идет ровное тепло, и я вздыхаю, стараясь сидеть спокойно.
Первые несколько гравюр кажутся мне полной ерундой. Ну как, как можно смеяться над историей в картинках, где чумной доктор долго одевается, прихорашивается, начищает маску и ботинки, утюжит плащ, а затем отправляется в деревню, где вспыхнула чума, — только чтобы обнаружить там счастливого алхимика, который всех уже вылечил? «Опасайся прогресса», — гласит подпись внизу страницы, прямо под перекошенным от гнева и растерянности лицом доктора. Лукас смеется, зачитывая эти слова вслух, и я закатываю глаза, пытаясь спрятать улыбку. Уж очень заразительный у него смех.
Я мученически перелистываю еще несколько гравюр, но затем натыкаюсь на ту, которая заставляет и меня согнуться от хохота. На гравюре Лорнелло, один из великих художников древности, который не относился серьезно к своим картинам и больше всего на свете хотел прославиться тем, что изобретет летательный аппарат. Конечно, все получилось с точностью до наоборот: в веках имя Лорнелло живет благодаря его картинам, а вот изобретательские изыскания не увенчались успехом.
На гравюре он расписывает свой летательный аппарат цветами. «Ничего, и это запомните», — выведено аккуратными буквами над головой Лорнелло, чье нарисованное лицо имеет самое злорадное выражение.
— Ладно-ладно, хватит, — выдавливаю я, смеясь. — Ты был прав, вот эта действительно смешная. «Ничего, и это запомните», господи. А ведь и правда.
— Ведь запомнили же, — улыбается Лукас.
Летательные аппараты Лорнелло действительно выставлялись в музеях. В музеях искусства, а не технической истории, ведь они были расписаны рукой художника.
Мы листаем журналы, и я вынуждена признать, что некоторые гравюры смешные, хоть мне и не хочется говорить об этом Лукасу. Он ведь все еще мой гоблин-сосед.
Не зная моих мыслей, Лукас улыбается.
— Давай еще раз проведаем Горги.
Горгулья по-прежнему отказывается брать инжир из моих рук, но уже не убегает в другой конец клетки.
— Попробуй завтра еще несколько раз, — распоряжается Лукас. — Уже поздно…
Он смотрит в окно, и я тут же оборачиваюсь, скрестив руки.
— Ты что, хочешь слинять?! Не выйдет.
Глава 6
— В каком смысле? — лицо Лукаса удивленно вытягивается.
— Ты мучил меня «Гравюрами Хорарта», стыдил за то, что я плохо обращаюсь с Горги — и хочешь уйти теперь? Не выйдет. Моя очередь нести в массы свет.
— Опасайся прогресса, — горестно качает головой Лукас.
— Наука — свет, — тут же реагирует Горги, и у Лукаса отвисает челюсть.
— Ты знаешь, твоя горгулья действительно очень умная, — выдает
