Западня - Ева Гончар
Воспоминание о живописных улицах и пышных парках столицы, о её театрах, магазинах и кофейнях, о весёлых горожанах в простой и удобной одежде заставило Эрику вздохнуть. До сих пор ей доводилось бывать в Белларии лишь с отцом, во время его официальных выездов. Но как же ей хотелось оказаться в этом городе одной, увидеть его жизнь вблизи, не за широкими серыми спинами королевской охраны! А ещё больше ей хотелось перелететь через стену, раскинуть руки и, упиваясь свободой, помчаться над лесом. Но о втором не стоило даже думать.
Между тем усталость потихоньку уходила, на её месте возникало ощущение праздника. «Как бы то ни было, сегодняшний вечер — мой!» — сказала себе девушка. Будет много цветов и подарков, много улыбок, не только фальшивых, но и искренних. Будут шампанское и танцы — а танцевать она всё же любила. И будет беседа с отцом, которая, Эрика верила, изменит всё к лучшему. Решительным жестом она оттолкнулась от стены и устремилась к бальному залу. Тем более, что ноги в лёгких туфлях уже совсем закоченели.
* * *
Какая из башен замка Эск в старину называлась Башней Серафимов, Многоликий так и не выяснил. Нестрашно, рассудил он, забраться в Замок можно и без этого знания — а там, конечно, есть архивы и библиотека, где нужные сведения непременно найдутся. Феликс решил не откладывать свою авантюру в долгий ящик — более подходящего времени для проникновения в Замок, чем вечер большого бала, просто невозможно придумать! Старьёвщику Пинкусу он сказал, что, конечно, обмозгует идею, но пока она ему совсем не нравится, а покинуть этот гостеприимный дом ему, в любом случае, пора. Собрал свои нехитрые пожитки, стиснул в объятиях хрупкие плечи старика, бросил прощальный взгляд на «Лавку диковин», которая преподнесла ему такой необычайный сюрприз, да и ушёл своей дорогой.
Дорога, разумеется, привела его к Замку. Обернувшись безобидной кудлатой дворнягой, Многоликий взобрался на плато и обежал древнюю крепость вокруг. Судя по всему, попасть в неё не составит никакого труда. Стену Замка в тёплое время года снизу доверху покрывали кожистые тёмно-зелёные листья плюща. Сейчас листьев не было, но осталась густая сеть узловатых голых веток, местами залепленная снегом. Для маленькой цепкой зверюшки вроде белки такие стены не преграда. Значит, именно белкой он и станет; всё, что осталось сделать — дождаться, пока стемнеет и в Замок начнут собираться гости. В разгар праздника никому не будет дела ни до белки на крепостной стене, ни до сумрачных пыльных комнат, набитых книгами и рукописями. Если повезёт, то и Башня Серафимов окажется пустой — и тогда первая вылазка в Замок станет единственной.
Обедать пришлось в собачьем обличье объедками на заднем дворе знакомой харчевни — показывать лицо в городе в тот же день, когда в газетах напечатали твой портрет и объявили о награде за твою поимку, определённо, не стоило. К счастью, хозяйка харчевни, как Феликсу было доподлинно известно, баба была добрая и тухлятиной бездомных собак не кормила. Потом ему удалось прошмыгнуть в подъезд доходного дома и там под лестницей передохнуть и согреться. К вечеру он совсем измучился ожиданием — и с первыми сумерками со всех лап бросился к замку Эск.
Феликсу не слишком нравилось подолгу бывать зверем. По сути своей он всё-таки был человеком, причём молодым — ему недавно исполнилось двадцать восемь, — и на редкость здоровым и сильным. Многоликий не отдавал себе отчёта в том, какой мощный импульс жизненной силы от него исходит. Но давно понял, что гораздо выносливей большинства людей; никакая хворь к нему не липла, а раны заживали за считанные часы. О физиологии оборотней он знал мало, с учителями ему не повезло — матушка была обычной женщиной, а отца своего он никогда не видел. Знал, что может стать какой угодно сухопутной четвероногой тварью; всё, что для этого нужно — представлять, как эта тварь выглядит. Знал, что не может плавать под водой и летать — амфибии и летучие мыши, в которых он пытался превращаться подростком, умели передвигаться только пешком. Знал, что ущерб, нанесённый его телу в любой ипостаси, каким-то образом сохраняет свой размер в превращениях: сломанная мышиная лапка человеку доставалась ушибленным пальцем, а царапина на тигриной шкуре — глубоким кровоточащим порезом. Знал ещё, что для частой смены обличий ему следует быть в хорошей форме — впрочем, в хорошей форме Многоликий был почти всегда. Этим его знания исчерпывались.
Но Даром своим Феликс дорожил чрезвычайно. Не только из-за животных возможностей, которые можно было использовать для достижения человеческих целей — но и из-за того богатства впечатлений, что дарили ему превращения. Неуёмное, жадное любопытство было ещё одним сердцевинным свойством его натуры. Многоликий наслаждался, глядя на мир чужими глазами, осязая, обоняя и пробуя его на вкус чужими рецепторами.
Так и сейчас: превратившись в белку, он сначала замер, впитывая новые ощущения. Зрение его изменилось: резко увеличился обзор, но краски, и без того неяркие в лунном свете, исчезли совсем. Обоняние усилилось, десятки незнакомых запахов волновали, пугали и манили. Встопорщенные вибриссы шевелились, улавливая малейшее движение воздуха. Мороз забрался под шёрстку, но не обжигал так сильно, как обжигал бы человеческую кожу. Феликс-белка скакнул вперёд и принялся взбираться по скользким веткам, цепляясь за них коготками-колючками. Крошечное гуттаперчевое тело, снабжённое пушистым балансиром-хвостом, перебиралось с ветки на ветку с немыслимой для человека ловкостью, поднимаясь всё выше и выше.
Вот и он, край крепостной стены, украшенный фонариками по случаю праздника. Многоликий перешагнул через туго скрученный электрический шнур, казавшийся белке толстенным канатом, осмотрелся, выбирая направление, и прыгнул вниз.
И в тот же миг он ослеп, оглох и задохнулся от боли.
* * *
Прямые плечи развернуть пошире, вскинуть упрямый подбородок, надеть на лицо самую холодную из улыбок!
Принцесса не глядя стряхнула с себя меховую накидку, которую тут же подхватил кто-то из придворных, и вступила в ярко освещённый зал. Музыка оборвалась, грохнул, отдаваясь в ушах, голос церемониймейстера:
