Дожить до ноября - Кира Святова
Л: "Давай не будем загадывать. Не хочу, чтобы все сорвалось в последний момент."
Мой собеседник перестал отвечать. Я еще минуту смотрела в экран, размышляя, как сильно мне хочется встретиться с ним. Но сейчас не время. Я надеялась, что он это понимает.
Чтобы отвлечься, я включила первый попавшийся фильм. Смакуя мягкий, влажный кекс, старалась погрузиться в сюжет, но мысли ускользали. Через полчаса я все же спустилась за добавкой.
На обратном пути, проходя мимо гостиной, я остановилась. Тетушка Леваль сидела на диване и смотрела новости. На экране женщина с серьезным лицом рассказывала о последних происшествиях в нашем городе. В углу экрана мелькали заблюренные фотографии тел. "Мы убедительно просим родителей следить за своими детьми. Пока что мы не знаем, появятся ли новые жертвы и как скоро преступника найдут. До тех пор, отцы, не выпускайте из виду своих дочерей. И помните — ни один взрослый не попросит помощи у ребенка."
Мой желудок сжался. Аппетит мгновенно пропал.
Я вернулась в свою комнату. Репортаж снова напомнил о реальности, о том, что где-то в этом городе может быть и моя сестра. Что, если она сейчас страдает так же, как эти девушки? Что, если я все это время искала ее не там?
— Сара… — прошептала я, чувствуя, как снова на глаза наворачиваются слезы. — Как же я скучаю…
Как я уснула, не помню. Сон подкрался незаметно, оставив лишь воспоминания о странных образах, которые сковали мой разум.
Мне снился невероятно красивый мужчина с точеными чертами лица и холодными серыми глазами. В его облике сочетались утонченность и ледяная отстраненность, от которой пробирал озноб. Этот мужчина был мне знаком — я видела его совсем недавно, чтобы забыть.
Меня зовут Август фон Клейв.
Его голос эхом отозвался в голове, как будто отвечая на мой немой вопрос. Во сне я видела вспышки воспоминаний. Август стоял рядом, звал меня за собой. Я не сопротивлялась, не могла. Его взгляд, словно цепи, связывал меня, парализуя каждое движение. Мое дыхание перехватило, и я старалась не дышать, чтобы не нарушить эту жуткую тишину.
Внезапно он исчез. Меня окружила плотная тьма, настолько густая, что казалось, я потерялась навсегда. И тут я услышала звук. Звук, как будто кто-то разрезал плоть, и что-то вязкое капало на пол. Тело отказало, ноги подогнулись, и я начала оседать на пол.
Но он снова был там, подхватив меня прежде, чем я упала. Его руки были холодными, как лед, а глаза — пугающе безжизненными. Я хотела позвать его, но горло сдавило, и вместо слов вырвался лишь слабый хрип. Он взглянул на меня с мрачной решимостью, а затем я ощутила резкую боль в спине.
Нож… Он вытащил нож, холодный и острый, из моей плоти. Его лицо, непроницаемое как мрамор, внезапно оживилось. Август провел пальцем по окровавленному лезвию, поднес его к губам и медленно слизнул кровь. Затем впервые улыбнулся.
Эта улыбка была пугающей, словно раскат грома перед бурей. Она переросла в смех — глухой, зловещий, который эхом разносился в моем сознании. Его фигура становилась все дальше, а смех звучал все громче, заполняя собой весь мир.
Я очнулась, захваченная дрожью, в холодном поту. Темнота за окном казалась особенно угнетающей, будто сон продолжал преследовать меня даже в реальности. Взгляд упал на электронные часы — 8 вечера.
Черт. Я снова забыла про экзамены.
Собравшись с мыслями, я села на кровати, пытаясь унять дрожь. Наконец, включила настольную лампу и раскрыла учебник. Мягкий свет заполнил комнату, придавая ей иллюзию уюта, но это чувство было мимолетным.
Словно чувствуя, что я проснулась, в дверь постучали.
— Войдите, — голос звучал слегка хрипло, будто сон все еще не отпускал.
Дверь отворилась тихо, как в замедленной съемке. В комнату вошла тетушка Леваль, как всегда аккуратная, с идеально уложенными седыми волосами и теплотой в глазах. В руках у нее был поднос.
— Я подумала, что ты могла проголодаться, дорогая, — сказала она своим нежным, обволакивающим голосом, в котором всегда была искорка бодрости, несмотря на ее возраст.
— Спасибо, тетушка.
Она поставила поднос на стол. На нем стоял стакан горячего шоколада, от которого поднимался легкий пар, и вазочка с безе, такими хрупкими, что, казалось, они могли растаять при малейшем прикосновении.
— Не сиди допоздна, — продолжила она, внимательно глядя на меня. — Не забывай, что завтра у тебя итоговый экзамен, дорогая.
Я кивнула, стараясь улыбнуться в ответ.
— Спасибо за заботу.
Ее присутствие напомнило мне о детстве: о том, как она играла с нами, когда мама была занята, как решала наши детские споры, как утешала меня после первой неразделенной любви. Тетушка Леваль стала для нас с сестрой настоящей матерью, и даже сейчас, в эти темные времена, она оставалась воплощением тепла и поддержки.
Но я знала: ей нелегко. Я видела, как она старается быть сильной, но каждую ночь, проходя мимо ее спальни, слышала приглушенные рыдания. Это знание посеяло во мне новую силу, непреклонную уверенность.
Я найду Сару.
* * *
Август.
Выйдя из кухни с бокалом в руке, я замер у входа в гостиную. На журнальном столике, аккуратно выложенная, словно случайно оставленная, лежала фотография Сары Морэй. Ее взгляд с черно-белого снимка, полный жизни и надежд, казался почти живым, и в нем таилась болезненная ирония: сейчас она была в неизвестности, возможно, в опасности.
Я протянул руку, и фотография, повинуясь моему ментальному приказу, плавно поднялась в воздух, закрутившись, будто подхваченная невидимым ветром. Она подлетела ко мне, и я с легкостью схватил ее, зажав между пальцами, как хрупкое напоминание о той, кого мы ищем.
Снимок отправился в карман моего жилета, а я продолжил путь в библиотеку.
Этот уголок дома всегда был моим убежищем. Когда-то библиотека была гордостью моего семейства, хранилищем знаний, которые мы собирали веками. Витражный потолок, переливающийся мягкими оттенками алого, синего и золотого, наполнял пространство рассеянным светом днем. Вечером, когда солнечные лучи уступали место ночи, загорался мягкий свет настенных ламп с резными бронзовыми абажурами.
Книжные шкафы стояли полукругом, их ряды тянулись ввысь, скрываясь почти под самым потолком. За столетия книг становилось так много, что мы достроили дополнительный этаж, обрамленный коваными перилами. Посредине библиотеки, на мягком ковре, стояло старинное кресло, обтянутое красным бархатом. Оно всегда было повернуто лицом к камину, в котором вот уже 50 лет не разжигали огонь.
Над камином висел портрет. Мой портрет. Молодой мужчина с высокими скулами, строгими чертами лица и ледяным взглядом, который, казалось, следил за каждым, кто входил
