Огонь в янтаре - Катерина Крутова
* * *
Пришедшая ночь уняла болтовню в «Драконьем брюшке», развела по углам и комнатам спорщиков и балагуров, тихонь и дебоширов. Закрылись ворота за последним из Дировых прихвостней, выдохнули стряпухи, а чернавки, закатав рукава и заткнув повыше подолы, принялись намывать чаны и полы, готовясь к новому дню.
Рёна распустила косу, позволив волосам цвета гречишного меда вольно струиться до самых колен. Свежей водой из умывальника смочила лицо и омыла шею, наслаждаясь прохладной чистотой капель, скользнувших за ворот рубахи на грудь. А после замерла у изножья постели, где мерно храпел богатырь Тур, много лет назад спасший ей жизнь, но забравший частицу большого девичьего сердца. Скольких она привечала в своей светлице: молодых и нежных птенцов, едва расправивших крылья, и бывалых орлов, чей полет высок, а взгляд горд? Того не припомнить телу, жадному до ласк, да тягучего нижнего жара. Отчего ж тогда робеют пальцы на завязках рубахи? Почему заходится сердце в груди, а щеки жжет румянец стыда? Ей ли, хозяйке «Драконьего брюшка», ловкой да умелой, что в делах, что в любви, робеть перед вэрингом?! Но глубоко в душе, под слоями защитных одежек долгих лет Рёна знала причину. Легендарный ярл, величайший муж всей Вельрики был единственным, кому готова она была доверить заветное женское сокровище — верность.
Закусив губу и тихо вздохнув, откинула она лоскутное покрывало и скользнула под бок к спящему. Обвила руками, пристроила голову на широкой груди и прикрыла глаза, слушая как бьется сильное сердце ярла. Тур заворочался, задышал прерывисто, пробуждаясь, смерил совёлым взглядом. Рёна напряглась, приподнимаясь, готовая и отпрянуть, и прильнуть.
— ДОбро, — хмыкнул воин, прижимая теплое податливое тело, вдыхая медовый аромат и целуя ласково, неторопливо, смакуя вкус и нежность алых губ.
* * *
Проходя мимо покоев хозяйки, Возгар присвистнул — громкие стоны слышались даже сквозь дубовую дверь. Это ж надо так страстно любиться, что и невольных свидетелей в жар бросает! Дурак Берген, что такую девку упустил. Мог бы сейчас не сны привечать под докучную болтовню Зимича, а удалью молодецкой бабу радовать. Непрошено вспомнилась рыжая хапунья из конюшни — ладная, гибкая, шальная — огонь! Наемник приуныл — на Великом Тропе вдоволь было и харчевен, и доступных девок, но таких красавиц, как в стольном Бабийхолме и с драконьим огнем ночью не сыскать. А та, что назвалась Ярой, так вовсе ни на одну из виданных им баб не походила. Разве что… Далекое воспоминание кольнуло, но тут же затихло, погребенное под ворохом прожитых лет.
Невесело размышляя об одинокой ночи в просторных покоях, Возгар отпер дверь, удовлетворенно кивнул полной лохани, стоящей у камина, где тлели догорающие угли. Разделся быстро, по старой привычке сложив все аккуратно и близко, под рукой, чтобы в случае опасности не скакать нагишом, стращая врагов не оружием, но натурой. Оставил только оберег на шее. Его воин не снимал с тех пор, как отдавая праотцам душу, вырастившая его бабка, вложила драконий коготь мальчугану в ладонь со словами: «Гори-гори ясно, мой Возгарушка. Да будут души твои сильны, а дела честны».
Свет догорающего камина едва освещал большую комнату. Оттого не сразу заметил наемник, что на широкой постели под балдахином кто-то есть. Лишь когда нагой уже шагнул в теплую воду и расслабленно повел ноющим после недавней стычки плечом, почуял — едва заметно дрогнул воздух, потревоженный скрытным движеньем, чуждый запах примешался к аромату трав, что добавила Рёна в лохань. Не успел наемник протянуть руку к лежащему тут же на табурете саксу, как из сумрака и теней соткалась фигура и шагнула к нему. Едва прикрытая лоскутами, что и платьем язык не поворачивался назвать, с черными, сливающимися с ночной тьмой волосами, и глазами, подведенными сурьмой, стояла перед ним незнакомка.
Возгар подобрался, взывая к чутью — уж не порожденная ли самой ночью навия осмелилась пробраться в дом? Мужчина живьем поганых бестий еще не видел, лишь однажды наткнувшись на разоренный вертеп. Но смерть возвращала детям тьмы истинный облик. При жизни же, поговаривали, что навии принимали лик прекрасных дев, но с одним изъяном — какая могла с бычьим хвостом быть, а другая с копытами иль когтями птичьими вместо ногтей. Красота навий была одной из причин, отчего год от года в подгорных стадах и далеких дворах лесорубов находили подкидышей — полукровок, чьи отцы не смогли устоять.
Стоящая напротив, определенно, была хороша, но ни копыт, ни когтей, равно как рогов и хвоста не имела.
— Кто такая? — Возгар нащупал рукоять в форме драконьей головы.
— Подарок, — девушка повела плечами, игриво откидывая длинные волосы, позволяя оценить изгибы и формы.
«Хорош подарок!» — мысленно оценил мужчина, но сакса из ладони не выпустил.
— Чего надо? — спросил для порядку, раздумывая, чьей щедрости обязан таким подношением. Зимич в дела любовные не лез, следя за другими потребностями соратников. Берген, даром что у девок успехом пользовался, был скуповат даже на личные хотейки, а средь Рёниных чернавок такой красоты замечено не было. Оставался таинственный даритель, а тайны Возгар сильно недолюбливал.
Девка меж тем подошла к лохани вплотную — отблески камина вязли в мареве волос, но выхватывали из сгущающегося мрака бледную кожу.
— Сам не догадываешься? — занесла ногу с перламутровыми, как бусы у южных купцов, ногтями на латунный край лохани, с одобрительным прищуром наблюдая за мужским взглядом, скользнувшим по бедру выше, туда, где под тонкими лоскутами скрывалось жаркое нутро.
Когда б она не явилась непрошенной, а была им добыта, куплена или иначе выбрана для утех, Возгар не раздумывая уже утянул бы бесстыжую, да насадил на заострившееся от ее форм драконье копье. Вот только незваные подарки обязательствами опасны, а в должниках ходить наемник не любил.
— Неужто не люба? — девица погрузила ногу в теплую воду и коснулась кончиками пальцев мужского живота.
— Чую, что люба, — усмехнулась, спускаясь ниже, задевая его восставшее естество. — Так чего ж ты ждешь, богатырь?! — склонилась, позволяя соскользнуть тонкой ткани, высвобождая острую грудь с темными маковками сосков.
Возгар сглотнул, чуя, что решительность его уплывает, следом за здравым смыслом, тонет в омуте подведенных сурьмой глаз, а все желания пульсируют под толщей воды, прижатые изящной ступней с жемчужными ногтями.
Незнакомка уже нависала, опаляя дыханием его бурно вздымающуюся грудь, вела тонким пальцем по плечу, очерчивая старые шрамы.
— Постой! — лучник схватил ладонь, подобравшуюся к шее, и прижал, впечатывая ее в янтарные бусины оберега.
Девка зашипела, пытаясь освободиться, но
