Огонь в янтаре - Катерина Крутова
— А ты, ярл, что не танцуешь? — под шум веселья Рёна подошла незаметно, наполнила кубок и замерла рядом, разглядывая легендарного воина. Меж бровей Тура залегла глубокая морщина, да и выцветшие от времени, когда-то пронзительно синие глаза глядели с напряженной задумчивостью. Она помнила этот взгляд — ярче полуденного неба в летний зной, эту сдержанную улыбку — награждающую пуще злата. Помнила, будто видела вчера, а не с полторы дюжины лет назад.
— Может, харчевня моя для тебя слишком проста и стряпня безвкусна? Иль компания вокруг не подобает такому славному мужу?
Он ответил не сразу. Молча, глядя в пустоту, осушил кубок до дна, а когда женщина уже собралась отойти, схватил за руку:
— Оставь кувшин, чтоб дважды не ходить.
— То мне совсем не сложно. Не каждый день легендарный Крезов воевода «Драконье брюшко» визитом балует. За радость хозяйке для такого гостя похлопотать.
— Забудь, что видела нас. Раньше первых петухов уйдем, — Тур сильнее сжал девичью ладонь. Рёна даже не поморщилась, хотя пальцы хрустнули под хваткой бывалого вояки. В ответ, накрыв мощную ручищу своей, женщина наклонилась и так, чтобы услышал только ярл, сказала:
— Их забыть, что поутру умыться. А тебя, соколик, вовек забыть не смогу.
Круглое лицо, венчанное толстой, забранной вкруг головы косой, замерло близко. Тур чувствовал ее запах — медовой ковриги и свежего хлеба, скошенной травы и растопленного очага. Мягкие пухлые губы манили; приоткрытые, обнажали они ровный жемчуг зубов. В разрезе расшитой рубахи дышала, притягивая взгляд, полная грудь. Вэринг сглотнул:
— Принеси-ка еще питья и кушаний, да распорядись, чтоб о парнях моих позаботились. Нелегкая их доля — по чести жить.
Проницательная Рёна отметила эту странную фразу. Раздавая приказы чернавкам и дворовым, хозяйка постоялого двора приговаривала: «Ваша доля — рядовые, а о ярле я сама позабочусь».
Не успел скальд в кровь стереть пальцы, а танцоры отбить пятки, как голова Тура, тяжелая во хмелю, упала на могучие руки, скрещенные на столе. Рёна засуетилась, выбрала вэрингов посильнее и посноровистее и снарядила их отвести осоловелого ярла в свою опочивальню. Уложив предводителя на кровать, парни понимающе переглянулись, но под грозным взглядом хозяйки от шуток благоразумно воздержались.
— Сапоги стяните, — скомандовала Рёна, пробуя расстегнуть пряжки доспеха. Оцарапавшись о заклепку и чуть не сломав ноготь, плюнула и смерила ухмыляющихся помощников раздраженным взглядом:
— И упряжь эту с него отстегните. Утомился жеребец с дороги.
— И без седла на нем скакать удобнее будет, — не удержался один из вэрингов, за что тут же получил скрученным полотенцем пониже пояса.
— Брысь, злыдни говорливые! — Рёна вытолкала скалящихся от смеха мужчин, затем вернулась в комнату, поставила у изголовья большой кувшин с травяным взваром от жажды и хмельных болей, заботливо накрыла лоскутным покрывалом и, замерев на миг в раздумьях, склонилась, оставляя на губах ярла легкий поцелуй. Не было в ее памяти ни этого тонкого шрама, почти скрытого бородой, ни серебра седины, запутавшейся в кудрях. И все же от близости негаданной сердце ее билось глупой птицей в клетке. Мужчина лишь сонно заворочался в ответ, а женщина, стараясь не шуметь, вышла в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Прислонившись к стене, Рёна закрыла глаза, пытаясь обуздать хотейки, внезапно одолевшие ее падкое до любовных страстей тело.
В сравнении с могучим Туром Берген казался неопытным мальчишкой, точно молодой дурной медведь первогодок рядом с самим хозяином леса. Но не только в стати было дело. На полотне закрытых век проступали картины давно минувшего — скрипучие колеса телеги рыбацкого обоза, лиловые сумерки затяжной зимы, не желающей уступать поре цветения, вязкая грязь распутицы на Великом тропе и леденящий душу свист выпущенного из пращи камня за миг до размозженной головы возницы; а затем каша из грязи и крови, криков и стонов, боли и насилия. Раньше их было много — шаек, подобных Дировой, промышляющих легкой добычей выродков. Чудом она и с десяток других тогда остались живы. И у этого чуда было имя — Тур.
Рёна поджала губы — не время вспоминать чумазую девчонку, оставившую отчий дом ради лучшего и чуть было не потерявшую все. Давно затянулись и отболели старые раны, а на могилах шумят молодые деревца.
Оправив фартук и расправив плечи, хозяйка «Драконьего брюшка» вернулась к делам. Еще не все постояльцы разошлись по комнатам, не все указы розданы дворовым и кухонным, да и от Дировой погани добра Рёна не ждала. В подтверждении ее опасений под лестницей, ведущей на верхнюю галерею, послышалась возня, и надтреснутый, скрипучий точно мертвое дерево в ветреном лесу, голос проскрежетал:
— Не по зубам работенка, Возгар. Держись подальше, лучник, иначе твою заговоренную шкуру не спасет ни дряхлый ниссе *(домовой у скандинавов), ни немой дуболом.
* * *
Возгар поморщился. Даром что на Дирову рожу смотреть особой приятности не было, так еще вблизи злыдень-выродок смердел болотной гнилью и брагой. Он подкараулил у нужника, впился в плечо сучкастой лапой и затребовал разговор.
— С чего советом одарить решил? — скрестив на груди руки, воин меж делом нащупал припасенную за обшлагом запасную тетиву, сплетенную из гривы верного Усиня, и мысленно прикинул, как она удавкой обвивает полукровку за горло.
Дир отступил, будто прочел мысли в устремленных на него, черных, как безлунная ночь глазах противника.
— Мягкотел человече с ящуром тягаться, — кривые ветви пальцев взметнулись в подобии примирительного жеста. — Забыли вы, как лучинами в их огне горели. Короток век людской, а память и того короче. Под ногами нашими холм из костей тебе подобных, решивших себя выше драконьего полета вознести.
— Говори, да не заговаривайся! Прадеды мои Бабийхолм сложили из побежденных ими крылатых душегубов. И таких как ты приветили ровней себе. Где были твои предки, когда мои бились средь пепла и пламени, живота не жалея, себя не помня? — Возгар угрожающе подался к Диру, прожигая противника взглядом. — Ну-ка, вспомнишь? А нет, так я скажу — по укромным щелям, да потаенным местам прятались, за порог ночи носа не казали. Все и могли, что кур тягать, да в чащу глупцов заманивать. А сейчас осмелели. С чего ты ветки-то расшеперил, да жизни меня поучать вздумал?! Неужто тоже на
