Ученица Хозяина Топи, в Академии (СИ) - Александра Каплунова
— Ну, тебя, — отмахнулась девица, к бумагам возвращаясь. Оставалось последние подписать, да канцеляру отнести.
Магик же с ней рядом за стол сел да профиль ее мягкий разглядывал, каждую черточку в память врезая. Как успел к ней прикипеть вот так? Вроде ж поначалу раздражала даже… Явилась ведь в башню к нему, наглая такая, обликов его теневых не побоялась, как ни пытался застрашить. А теперь вот — студентка. Хмыкнул себе под нос. Вот как жизнь оборачивается.
Глава 3
Пока с бумагами разобрались, уж солнышко в зенит вошло. С грустью подумалось Весенье, что совсем привычным ритуалам следовать прекратила. Когда последний раз миру доброго утра желала? Бабуся ей на это точно головой бы покачала с губами поджатыми, осуждая, стало быть. Вот никогда вслух о том не говаривала, но как Веся поленится утром к лесу встать, да лучикам на востоке поклониться, так старушка осуждение всем своим видом выказывала.
“— Хочешь, чтоб мир тебе улыбался, сама ему поболе улыбок дари!” — любила говорить она.
— О чем думаешь? — позвал ее магик. Он перепроверял собранные в пачку листы, чтобы отдать их после канцеляру.
— Да вот, бабусю вспомнила, — вздохнула кручинясь.
Лесьяр покосился на нее, контракт в сторону отложил.
— Какая она была? — вопросил прямо. Вот уж не ждала того Весенья.
— Бабуся-то..? — замялась сперва, а после уж улыбкой теплой расцвела, — добрая. Завсегда всем помочь была готовая, хотя вот с виду-то и не скажешь. Она любила говаривать, что коли ее за ведунью темную принимают, то пускай так и будет, что соответствовать надобно. На деревню идет — глаза углем подводила. Как кто скотину режет, требовала завсегда ей первый кусок мяса принести, иначе, говорит, порча будет, — Веська захихикала, — а сама-то тем же вечером похлебку мне в горшочке глиняном варила. “Я им за травами хожу, запасаю? Выдаю потом, когда надобно? Вот пусть они тоже делятся!” — протянула нарочито старушечьим голосом, да так сходственно прозвучало, что Лесьяр и сам улыбнулся.
— Завсегда в платки черные рядилась, по осени у ней особливо один мне нравился, вязаный такой… помню, она его долго крючком набирала. Зимой вот вечерами у лучинки и меня пыталась вязанию выучить, но мне на одном месте тяжко было высидеть. Бабуся с того смеялась, егозой называла и сказки сказывала. И такая метель за окном выла, а у нас так тепло было в избе.
— Скучаешь по ней? — вздохнул магик. Ответ, конечно, очевиден, но казалось правильным спросить у ней об этом.
Весенья кивнула, побоялась вслух вымолвить, чтоб голос дрожащий не выказать. Вздохнула поглубже. Вот вроде и времени уже довольно прошло, а сейчас, когда очередное расставание гряло, и о том вспомнилось.
— А родители? — спросил осторожно магик. О тех Веся ни разу не говаривала. Ни разу не слыхивал от нее.
На то Весенья плечами пожала.
— А что родители? Не знала я их. Бабуся говорила, что они в город отправились, когда я маленькая была, на заработки что ли… Но так и не вернулись. Она про них не любила говорить, я со временем и перестала спрашивать. Ты лучше о себе расскажи, — поспешила тему перевести, — я ведь до вчерашнего дня и фамилии твоей не знала.
— У меня все довольно скучно, — усмехнулся магик. Не стал из ней больше выуживать. Коли захочет потом — сама расскажет.
— Маменька грезила о карьере для единственного сына, — закатил глаза он, — и она, и отец — маги, так что вполне ожидаемо получили и наследника с даром. А когда обнаружили, что нити у отпрыска черные, так и вовсе гордостью наполнились. Маменька жаждала меня в царскую гвардию пропихнуть. Я по юности даже и сам тем грезил какое-то время. А потом мы в Ясноград съездили и в храме побывали. И в тот момент меня точно озарило… Там потолок знаешь, как высоко? Колонны белоснежные, простор, свет. Тогда еще праздник был летнего солнцестояния, торжественно встречали и силу солнца земле отдавали. И так красиво это было. Представь только, сотня магов на городской площади волшбу творят, силу разноцветную в тугие жгуты перевязывают и в землю отдают. И люди им благодарны за то сверх меры. Вот тогда-то я и понял, что хочу сам среди этаких магов оказаться. Весь этот высший свет и знать царскую… никогда я к ним не стремился. Магия — суть. Вот ей я и хотел заниматься.
Прежде еще Весенья не видела на лице магика столь мечтательного выражения. Вот теперь-то запросто представился он посреди светлого храма магии. Конечно, памятуя о скалистой улыбке его, с зубами треугольными, картинка малость искажалась, но все ж теперь Вешка больше представления имела, кем он прежде был.
Хотелось еще его порасспрашивать. Про болота-то много рассказывал теми вечерами, что они вместе в башне проводили. А вот про жизнь свою до той поры — ничего.
Но точно специально то подгадав, снова Любава на пороге кабинета возникла. Вот ведь заноза какая! Это она на Лесьяра глаз положила что ли? Вон, как смотрит! Ну, облизнись еще!
— К обеду собирают, — сообщила обоим, а гладит-то как свысока.
— Сейчас спустимся, — отозвался магик, а сам сидит. Ну, и Веся сидит. А эта смотрит.
И такая ревность на Вешу накинулась, что сама Лесьяра за руку потянулась взять. Тот лишь бровью повел, удивленный порыву девичьему, но тотчас пальцы с ее переплел. Казалось, Лесьяр и не замечал переглядов Веси и Любавы. Одна глядела нос задравши, другая морщилась.
Топот каблучков ознаменовал уход девицы настырной. Вешка аж выдохнула. И что так раздражает-то?
— Лесьяр…
— Чего?
— А вот… на болотах когда… — мнется, не знает, с каких слов подступиться.
— Говори уж, — сам пальчики ее сжал чутка, в глаза смущенные заглядывая.
Вздохнула.
— Правду говаривают, что ты девиц одну за другой в башню таскаешь? А как я уеду, снова примешься? — вот ведь дуреха ревнивая. Но лучше уж прямо спросит, чем изводиться потом станет.
Уж обе брови Лесьяровы вверх по лбу поползли. Но только тем удивление вопросу и выказал. Сам же ухмылку растянул, а взгляд то какой сделался хитрющий.
— Ну, мне же откуда-то надобно кровушку брать для поддержания плетения. Башню-то восстановят, защиту камня тоже, а без кровушки дальше никак.
Скуксилась Веся. Значит, снова будет девок кусать за белы шейки.
— Говорят, даже песню придумали про Господина Мертвой Топи и Настасью, что в него влюбилась и по доброй воле к нему явилась да под клыки оскаленные подставилась с радостью, — а сам уж снова глазами
