Сердце на двоих. Истинная друга (СИ) - Жнец Анна

— Покажите всё, — попросил генерал странно лукавым тоном.

Вот привязался! Неужели нельзя просто помыться?

Напряженная, я начала по очереди открывать банки с мылом и благовониями и подносить к носу хозяина, чтобы он мог оценить аромат каждой.

— Почему вы не смотрите на меня, сина?

Внутренне замирая, я посмотрела ему в лицо. Синие глаза смеялись. Уголки губ дрожали в неуловимой улыбке. Склонив голову к плечу, генерал следил за моей реакцией.

— Что-нибудь понравилось? — спросила я, чтобы прервать затянувшееся молчание. Собственный голос показался глухим и жалким.

— Понравилось, — медленно протянул генерал, скользнув взглядом по моей груди.

Повисла искрящая тишина, полная двойного смысла.

Розовая от неловкости, я перебирала банки на краю чана. Внезапно широкая мужская ладонь поймала мою кисть. Я дернулась, опрокинув в воду одну из склянок.

— Отпустите, — было стыдно за тот задушенный писк, что вырвался из моего горла.

Наглая рука исчезла, скрывшись под водой. Мокрая банка вернулась на свое место на борту купальни.

— Возьмите мочалку, — как ни в чем не бывало сказал оборотень и удобнее устроился в бадье.

После случившегося сердце никак не могло угомониться, колотилось и колотилось в груди как бешеное. Рука горела от чужого прикосновения. Загнанно дыша, я уставилась на влажный след на моей коже.

— Ондина? Мочалку.

Вздрогнув, я деревянной куклой повернулась к особому приспособлению из пеньковых веревок.

Хвала Великим, этот бесстыдный волк наконец решил заняться тем, чем ему и полагалось, — мытьем. Скоро генерал приведет себя в порядок, и я смогу укрыться в своем темном чулане рядом с кухней. Никто больше не будет меня смущать.

С этой успокаивающей мыслью я протянула генералу мочалку. Тот окинул меня насмешливым взглядом.

— Чего вы ждете? — вскинул он бровь.

Чувствуя себя тупой и недогадливой, я растерянно заморгала.

— Давайте намыливайте мочалку, а потом мойте меня.

Что? Я не ослышалась? Он сказал: «Мойте меня»? Он хотел, чтобы я его вымыла?

Кровь мгновенно прилила к щекам.

— Я жду, сина Ондина.

С глазами на пол-лица я заторможенно потянулась к баночке с мылом и нанесла на пеньковую мочалку немного густой субстанции, пахнущей травами. Затем окунула мочалку в воду и застыла, наблюдая, как по моей руке течет воздушная пена.

Мойте меня…

Мыть мужчину. Голого. Едва знакомого. Мыть. Везде? И там?

— Сина?

— Это… это не входит в мои обязанности, — прошептала я дрогнувшим голосом.

Не входит! Я не рабыня и могу отказаться от неприличной работы, пусть даже сина Ланда потом с меня живьем сдерет шкуру.

— Я прошу всего лишь потереть мне спину, — хитро прищурился генерал и наклонился вперед, подставив моим рукам упомянутую часть тела. — Сам я не дотянусь.

Вид блестящей от воды кожи со следами пыток завораживал и наполнял сердце жалостью. Бедняга, через какой кошмар ему пришлось пройти!

С горящим лицом я осторожно провела мочалкой по вязи рубцов, скрывая их под хлопьями белой пены.

Просто помогу ему вымыть спину. В этом нет ничего безнравственного и предосудительного. Это же всего лишь спина.

Я понимала, что раны давно зажили, но неосознанно стремилась быть нежной, словно одно неаккуратное движение могло причинить генералу боль. Мне нравилось, что мыльные потеки ненадолго маскируют шрамы, будто стирая их. Поглощенная этой мыслью, я даже перестала смущаться. Ласково и старательно я намыливала широкие плечи, крупные лопатки, красивые мускулы, потом набирала в ковшик воду и смывала пену. Сверр Канаган принимал мои прикосновения молча. Я слышала его дыхание, чуть более шумное и частое, чем обычно. Как-то незаметно волк откинулся на бортик бадьи, и вдруг оказалось, что я уже размазываю мыло по выпуклым грудным мышцам. Очнулась я, случайно задев пальцами торчащий сосок.

— Думаю, — прочистила я пересохшее горло, — думаю, дальше вы сами.

Взгляд генерала прожигал меня насквозь, под ним я задыхалась и чувствовала себя раздетой. Хотелось сбежать. Бросить все, как есть, и рвануть к двери.

Во время банных процедур я старалась не разглядывать мужское обнаженное тело, но сейчас невольно скользнула взглядом по шикарной мокрой груди в разводах пены, по кубикам напряженного живота и ниже. Под водой угадывалась шапка черных волос и… Это оно? Ого. Неудобно, наверное, ходить с такой палкой между ног. Нет, я примерно представляла, как выглядит мужской детородный орган, но не думала, что он настолько длинный и торчит колом.

Вспыхнув, я отвернулась.

Странно. И как только генерал его в штаны запихивает? Большущий же! Хорошо, однако, что я родилась женщиной: у нас в организме все куда удобнее устроено.

Только сейчас я заметила, что правая рука оборотня до сих пор в перчатке. Надо же! И купаться в ней полез. Интересно, какие увечья прячет эта плотная черная ткань? Рубцы еще более страшные, чем на спине? Сильные ожоги?

Еще по дороге из леса я удивлялась, почему только одна рука оборотня в перчатке, все думала, куда подевалась вторая перчатка, не потерял ли он ее во время похода, а теперь поняла: перчатка нужна сину Сверру, чтобы скрыть дефект. А зачем же еще? Генерал явно стыдился того, что стало с его правой рукой.

Ткань перчатки заканчивалась не у запястья, как я ожидала, а поднималась до самого локтя и даже на два-три сантиметра выше. Я поймала себя на том, что разглядываю ее, затаив дыхание.

— Если не хотите больше помогать мне, — раздался угрюмый голос рядом с ухом, — то займитесь грязной одеждой.

И рука в черной перчатке сжалась в кулак, а затем скрылась от моего взгляда за бортиком купели.

Кивнув, я принялась подбирать с пола лохмотья, которые только и оставалось что сжечь — никакой починке они не подлежали. Краем глаза я заметила, что волк воспользовался одной из баночек и теперь намыливал волосы. Густая шапка пены образовалась на его голове, мыльные хлопья бакенбардами стекали вдоль скул. Генерал жмурился, чтобы едкая смесь не попадала в глаза. С кипой рванья в руках я потянулась к двери, но тут дверь распахнулась сама, а меня чуть не сбил с ног белый ураган. В комнату влетел высокий блондин в домашнем костюме. Растрепанный, запыхавшийся, с диким огнем во взгляде. Ахнув, я узнала во вторженце Его Высочество старшего принца Энведа.

Глава 3

Крики. Хруст и треск сухого дерева. Звон стали и громкий звериный рык. Тени, скользящие между кривыми стволами дубов. И алые брызги крови, яркими пятнами расцветающие в окружающей серости.

Трое суток эльфы удерживали Мертвый лес — последнюю преграду на пути к Энведу. А демоны, безликие твари с угольными телами и горящими рубинами вместо глаз, все наступали, все пытались прорваться в Нижний город. Они, казалось, не ведали усталости.

Пот струился по лицу Арквэна Белегора, разъедая корку засохшей на коже грязи. Вся его одежда была в крови. Своей и врагов. Белоснежные волосы, убранные в хвост, стали цвета пепла и скатались в огромный колтун. Позже придется их состричь. Если принц, конечно, выживет. Если выстоит в этой безумной затянувшейся схватке.

Сколько его сородичей полегло! Земля между деревьями была так плотно устлана трупами, что во время боя приходилось наступать на тела павших.

Рука наследного принца прочно срослась с мечом. Опускал ли он оружие хотя бы раз за последние трое суток? Арквэн устал. Жутко, дико, невыносимо. Устал терять товарищей. Бояться за жизни женщин и детей, запертых в горах Энведа. Живым щитом стоять между ними и страшной смертью.

Закрыть бы глаза и рухнуть без сил. Но нельзя! Нельзя! Кто, если не он, если не они?

Эльфийское королевство взяли в кольцо, Великую гору окружили со всех четырех направлений. Его отец, король Миримон Третий, отражал атаку со стороны моря, а его сыновья рубились здесь, в Мертвом лесу.

Лес и сам противился захватчикам. В воздухе хлестали белые корни. Подкарауливая врагов, они внезапно вырывались из земли и насаживали на себя демонов, как на пики, душили их в смертельных змеиных кольцах, перебивали хребты и сворачивали шеи. Но тени продолжали прибывать. Черные силуэты без лиц, текучие угольные тела без одежды и половых признаков, не мужчины и не женщины — кровожадные твари, чье оружие — когти и зубы. Их длинные руки были подобны древесным корням. Их ноги, загнутые назад, не касались земли. Их алые глаза, лишенные зрачков, пылали голодом и неуемной жаждой чужих страданий.