Фестиваль гребешка - Вера Александровна Петрук
Наверное, в чай подсыпали зелье доброты, а может, Исла или оборотень меня сглазили, потому что, сама того от себя не ожидая, я каким-то образом умудрилась принять всю очередь за три часа. Но удивление мое вызвал не тот факт, что к обеду перед окошком не торчало ни одной переселенческой рожи, а то, что я всех пропустила. Штамп «допуск» аж нагрелся, так усиленно я им работала.
В столовую я пришла совсем потерянная. Мысли путались, руки тряслись, хотелось на всех обидеться. Болтливая обычно буфетчица, будто догадавшись о моих настроениях, молча протянула разнос с рагу и компотом, а я едва не грохнула его по дороге к нашему с Пешкасием столику. Ежик меня уже ждал. Я поставила перед ним две тарелки, а сама взяла компот и принялась цедить напиток через трубочку. Аппетит исчез, и я уже приготовилась к сражению с Пешкасием за обед. Друг, конечно, не смирится с тем, что я лишусь порции дневных калорий.
Однако Пешкасий придвинул тарелки к себе и, попробовав из обоих, выбрал ту, что, по его мнению, была вкуснее. Вторую отставил на середину – мол, хочешь, ешь, хочешь, выбрасывай. И тут я поняла, что с Пешкасием тоже было что-то не так. Первую половину дня он спал в шкафу в моем рюкзаке, и настроение ему мало что могло испортить. Разве какая-нибудь моль, шуршавшая крыльями слишком громко?
Он был такой хорошенький, этот Пешкасий! Глазки-бусинки, лапки-крохотульки, пузико упитанное, иголочки причесанные. Мордочка у него умненькая, а тельце потешное. Немного басоватый голосок придавал ему удивительную харизму. Конечно, я держала все эти сюсюканья при себе и насчет внешности Пешкасия помалкивала. Во-первых, мой друг ходил в тренажерный зал и качал какую-то там мышцу, не знаю, как она у ежиков называется. Во-вторых, он был жутко умным и даже писал статьи для местной газеты «Новости Межмирья». Какие уж тут глазки-бусинки. Поэтому обычно я умилялась молча.
– Что случилось? – спросила я с упавшим сердцем. Если Пешкасий не рассказывал мне об утренних снах и их символике, значит, заболел.
– Она такая прекрасная, – поднял он на меня свои круглые глазенки. Я немного расслабилась. Раз мы все-таки перешли к снам, значит, все в порядке, все как обычно.
– Кто тебе приснился? – поинтересовалась я, пододвигая к нему компот. Сладенькое Пешкасий уважал.
– Да что там сны, – махнул он лапкой. – Реальность сурова, а сны иллюзия. Наниша! Кажется, я влюбился!
Какое-то время я переваривала услышанное. Подобных чувств у Пешкасия еще не было, по крайней мере, мне он раньше не докладывал. С другой стороны, ежихи в его комнате точно гостили, я их сама видела.
– Только не говори, что это кто-то из моих клиентов, кого я отправила к людям, – подозрительно сощурилась я. Все-таки мы с ним давно вместе жили, и я Пешкасия знала хорошо. Он покосился в мою сторону, но ничего не сказал. Это лишь подтвердило догадку.
– Пешкасий, выкладывай! – строго сказала я. – Что там у тебя на уме?
– Я должен ее спасти! – выдохнул он. – Как же на душе полегчало, когда я такой груз с нее сбросил! Скрывать правду – это так тяжело!
– Не драматизируй. Если захотел переселиться, так бы и сказал. Я давно подозревала, что тебе здесь скучно.
– Ты черства, а я весь пылаю от страсти, – вошел в роль Пешкасий. – Когда сердца не вместе, они увядают и истончаются, как лепестки роз на палящем солнце.
Я не выдержала и хлопнула ладонью по столу, расплескав компот. К черту.
– В двух словах. Или я возвращаюсь к любимой работе.
– Вот именно, – мои слова подействовали, потому что ежик затараторил. – У тебя только работа любимая, а других значений слово «любовь» не имеет. А я ее познал – Любовь с большой буквы. Ты бы слышала, как она поет!
– Любовь в твоем сердце? – съехидничала я.
– Сун-Пак! Ее насильно везут в Дзио, чтобы она выступила на Фестивале гребешка. Каждый год хозяин заставляет ее петь, срывать горло и выворачивать наизнанку душу. Чтобы послушать пение Сун-Пак, собираются толпы!
– Я сегодня не оформляла никаких Сун-Пак. Кто она такая?
– Ты пропустила ее хозяина – Ашота Косимана. Он везет ее в Дзио в багаже.
– В багаже? – вытаращила я глаза, представив худшее. С именем Ашота у меня и так всплывали не совсем приятные ассоциации, а если представить, что он еще и похититель и возит девушек в чемоданах… Тут я остановила поток мыслей и строго спросила Пешкасия:
– Сун-Пак ведь не человек?
– Ты меня совсем извращенцем считаешь, что ли? Как можно влюбиться в человека? Она – канарейка! Утром в твоем рюкзаке спать было душно, и я перебрался в другой шкаф. Она там сидела, ждала своего часа. Это ужасно! Мы должны ее спасти. Между прочим, ее тяжкая судьба – и на твоей совести. Ты ведь пропустила этого Ашота? Пропустила! Значит, должна помочь.
Минуту я сидела молча и пялилась на Пешкасия. После тяжелого утра и прихода Ислы новость Пешкасия не казалось такой уж дикой. И тем не менее, я оторопела. Хотелось выспросить все в деталях, но я тут же себя одернула. Возможно, Пешкасию и самому неловко, а тут я со своими расспросами. Ежик, влюбившийся в канарейку, это все равно, что я, полюбившая вампира. Или оборотня.
Поморщившись от сравнения, я осторожно спросила:
– Ты уверен, что ничего не перепутал? Правилами не запрещено перевозить с собой домашних питомцев. С чего ты взял, что Сун-Пак нужна помощь?
– Каждый год после Фестиваля гребешка моя бедная Сун-Пак долгие месяцы отлеживается в клетке, пока ее алчный хозяин, оборотень Ашот, считает деньги, которые он получил за ее золотое пение. Естественно, самой Сун-Пак не достается ни монеты, лишь горсточка зерна. Я хотел освободить ее из шкафа, но она была прикована к прутьям волшебной цепочкой. Только хозяин может ее снять. Ты в долгу перед нами! Помоги нам, Наниша, и наши дети будут называть тебя феей.
Я присвистнула про себя. Если Пешкасий уже начал называть канарейку своей, а тем более, задумался о потомстве, значит, у него далеко все зашло. На второй день нашего знакомства – а это было далекие пятнадцать лет назад, он уже кричал всем, что я – его лучший друг. И мы действительно
