Камень выбрал тебя! - Анастасия Сидорчук
Роман послушно встал и вышел, так и не поняв, к какой из двух женщин относится последняя фраза. И все же уже у двери он обернулся.
– Хранитель! А почему мне не назначили никакого наказания?
– Твоя совесть – вот твое наказание. Я знаю, она у тебя есть. И она будет мучить тебя всю твою оставшуюся, очень долгую жизнь. Ты не смог справиться с данной тебе силой – и за месяц сделал несчастными сразу двух женщин. А сумеешь ли ты сделать счастливой хотя бы одну?
Надэль сидела в фонтане, прислонившись лбом к его каменному боку. Лицо ее было безжизненно, кожа бледна, а волосы, обрубленные топором, ужасно взлохмачены и все еще испачканы кровью.
Рома сел на край фонтана.
– Прости меня, – еле слышно сказала она. – Я – ревнивая дура. Я испортила жизнь и себе и тебе. И ей! – из ее глаз вновь полились слезы, и Роме стало безумно ее жаль. Он погладил ее по голове, а затем, нагнувшись, поцеловал в лоб.
– Я хочу проверить, какими талантами ты меня одарила. Ты доверяешь мне?
– Да, – тихо всхлипнув, прошептала Надэль.
– Тогда садись на край фонтана и закрой глаза. Только не открывай, пока я не скажу.
Надэль послушно села и закрыла глаза. Роман, нежно окутав ее покрывалом, достал ножницы и начал стричь. Видимо, Надэль все же, по полной наградила его талантами, так как получилось хорошо. Закончив, он взял в руки зеркало и спросил:
– Тебе нравится?
Надэль с удивлением рассматривала свою новую прическу. Волосы стали еще короче, но ей, удивительным образом, это шло. Она кивнула.
– Скажи, – спросил Рома. – Ты полюбила меня после того, как дала мне эту красоту и обаяние, и все остальное?
Она покачала головой. Затем махнула рукой по воде, отчего та покрылась рябью, и в воде Рома увидел то, что произошло чуть больше месяца назад, но казалось, что в далекой прошлой жизни.
Вот над фонтаном склонился заплаканный, прыщавый, неловкий и угловатый, ужасно неуверенный в себе юноша, решивший лишить себя жизни из – за того, что его толкнули в лужу. Вот рыжая русалка, всем сердцем пожалевшая его, сделала его таким, каким он хотел стать…
– За что же ты полюбила меня? Ведь я был такой…
– Ты был добрый, смелый, с чистой душой. Я ведь не человеческая женщина, я смотрю не глазами, а сердцем, в самую суть!
– У меня к тебе три просьбы. Исполнишь?
Надэль, печально улыбнувшись, кивнула.
– Во-первых, убери это, пожалуйста, – он показал на изображение на воде. Оно тут же исчезло. – Просьба вторая: ты разрешишь мне тебя поцеловать?
Глаза русалки теперь горели счастьем, и она радостно кивнула.
– А какой будет твоя третья просьба, – спросила она, сияя.
– Спой мне.
И она запела…
С тех пор прошло 15 лет.
Роман.
Было морозное зимнее утро. Роман Викторович вяло диктовал студентам лекцию, глядя в окно на занесенный снегом двор. Снег никто не убирал. Старый дворник (а по совместительству – Главный Хранитель) умер уже полгода назад. Нанимали других дворников, но они не работали дольше двух месяцев, последний уволился, прям под новый год, и теперь эта вакансия пустовала, а снег – не понимая этой проблемы, продолжал засыпать все вокруг.
Итак, утро. Сонный Роман Викторович диктует лекцию, сонные студенты вяло записывают, а по дорожке, ведущей к училищу, бодро шагает раскрасневшаяся от мороза эффектная блондинка. О том, что она блондинка, говорят белые, успевшие покрыться инеем локоны, выбившиеся из-под шапки. Черная норковая шуба, небесно – голубая шапка из ангоры, и элегантная, несмотря на сугробы снега, походка. Роман смотрит на нее в замерзшее окно, и ее лицо кажется ему знакомым. Вернее, так – лица ее Роман Викторович никогда и не забывал!
К тому времени с Надэль они поддерживали только дружеские отношения, правда – весьма теплые, почти родственные. Ее волосы отрастали медленно, ни как у человеческих женщин, и спустя десять лет стали чуть ниже плеч. Лет через пять после описанных событий Роман заметил, что Надэль стала прохладнее к нему относиться. Еще через год – начала петь рыбакам – дачникам, приходившим порыбачить на их озеро. Нет, она их не топила. Но, после ее песен, домой они возвращались мечтательными, витающими в облаках, и еще несколько месяцев не могли спуститься с небес на землю, к своим насущным потребностям и проблемам. А год назад русалка увлеклась молоденьким хранителем, таким же робким и неуклюжим, каким когда – то был Роман. И на этой, как показалось Роману даже красивой ноте, они с Надэль окончательно расстались.
– Познакомьтесь, Роман Викторович, мой новый заместитель – Наталья Львовна. Бывшая ученица этого училища. – Декан – пожилой усатый дядька Егор Алексеевич работал здесь уже несколько лет. Он не имел отношения к Хранителям, не знал о волшебных свойствах озера, но Роману Викторовичу он, пожалуй, нравился. – Так что по всем вопросам – это, пожалуйста, к Наташеньке.
Наталья смотрела на Романа холодно – вежливо, будто видела его впервые. Не помнит? А как же тогда она оказалась здесь? Неужели случайность?
– Наталья. – Она протянула ему руку и улыбнулась.
–Р-рома. Роман… Викторович. Можно просто Роман…. Извините… – он выскочил из кабинета, не в силах справиться с волнением.
Наталья.
Наталье всегда нравились эти места. Этот город, это училище, где она проучилась два курса, так его и не закончив… Природа вокруг него, лес, особенно красивый осенью, когда желтые листья засыпают все вокруг… Километрах в шести от училища, если по тропинке пойти в лес, будет чудесное, но почему – то пугающее ее озеро, почему – Наталья так до конца и не вспомнила.
Наталья трижды была замужем, последний раз – крайне неудачно и болезненно для нее. А год назад она развелась – сил уже не оставалось терпеть. Минус муж и минус квартира (лишилась по своей же глупости). Плюс: расшатанные нервы и бесконечные кошмары, снившиеся ей теперь каждую ночь. И ледяная пустыня в душе. Тогда, идя после развода с загса, ее лицо было холодно – спокойным, но в душе она рыдала (она уже давно привыкла не показывать никому своих чувств), и не кому было ее утешить. Сначала она гуляла по городским улицам, потом – вдоль какой – то реки, к которой она пришла, погруженная в свои мысли. И так ей было тяжело и противно, что она подумывала уже – а не утопиться ли ей, как вдруг…. Это была песня, какая – то непонятная,
