Три запрета Мейвин (СИ) - Марина Дементьева
Они были молоды годами, но тяготы и тревоги оставили свой рисунок на лицах.
Земляки собрались за частоколом; ворота затворили уж давно, ещё до появления отряда: об их приближении упредили пастухи, загодя уведшие стада на дальний выпас. Да воины и не таились вовсе.
Многие мужчины сжимали в руках, что ни попадя: годящее оружие было не у каждого. Женщины, те, что послабей и совсем немощные, подхватили детишек и заперлись в домах, те, что посмелей да дюжей, остались подле мужей. От вооружённых чужаков не ждут добра.
Отец предпочёл бы, чтоб и я ушла вместе с матерью и служанкой, но неведенье было, как по мне, много хуже явной опасности, и я настояла на своём. Чем дрожать под лавкой, лучше встретить свою судьбу подле отца и братьев.
Но чужаки не спешили нападать и вовсе не выказывали враждебности. Из сомкнутого их строя вперёд выступил один, и он не отличался от прочих богатством одежд или надменным обращением со своими товарищами. Он выделялся иным, чему не сразу подыщешь название.
Доблестью? Знавала я и за иными уменье в одиночку стоять перед ощерившимися кольями и копьями защитниками — словно навострило клыки исполинское чудовище. А ну как дрогнет рука обороняющегося? Кто остановит полёт иззубренной смерти? Словно бы для таких, как он, страха и вовсе нет.
Гордостью? Но встречались мне и прежде наделённые непостижимым свойством и снизу вверх смотреть так, будто стояли мы, самое меньшее, вровень. А ведь разделяла нас крутая насыпь и высокий частокол.
Знатностью? Хоть издали и мельком, но доводилось и мне видеть тех, в ком текла кровь древних и славных родов, и я умела распознать высокое происхождение в незнакомце, хоть бы он и не назвал имени, да и вовсе, казалось, не желал быть узнанным, но соколиную породу не спрятать за серым воробьиным оперением. Того лишь, как прямо он стоял, как держал голову, по непринуждённости движений и прямому взгляду достаточно было угадать, что предки его не возделывали землю, но мужали и умирали с оружием в руках.
Да, не впервой мне было видеть людей доблестных, гордых и благородных, но впервые видела человека, сочетавшего в себе все эти достоинства.
Я знала лишь одного мужчину, что был красивей его… Но красота человеческая — живая, понятная, показалась мне тогда стократ милей дикой нелюдской красоты.
И голос вожака славной фианны был под стать его облику. Хоть говорил он и не громко, звучные слова услышал каждый из нас.
— Я веду этих воинов. С кем из вас говорить мне?
И хоть отец мой также ничем не выделял себя, я отметила, что чужак прежде ответа смотрел на отца и обращался к нему, чутьём угадав, кто из всех родовитей и уважаемей.
— К дверям моего дома ты пришёл с оружием в руках, незнакомец, — пророкотал отец, — и не воинов, но горе и смерть привёл в края, где много лет не знали войны.
Мужчина выслушал гневные слова, не переча, и никто из его воинов не вскинулся возразить поперёк вожаку, но оставались спокойны, как и он, точно и не их обвиняют.
— Честь и жизнь мои порукой тому, что никто из нас не учинит грабежа и насилия под гостеприимным кровом, — ровно ответил он. — Наш путь был долог. Или откажете в приюте теперь, в преддверье Бельтайна? Позвольте разделить вашу радость.
Я видела, как нахмурился, раздумывая, отец. Что он ответит? Воин поклялся, но велика ли цена клятве чужака? И всё же ему невозможно было не поверить.
И отец решился.
— Назови своё имя и род, чтоб я знал, кого принимаю в своём дому.
— Я не могу ответить тебе. Но буду помнить, кого благодарить за добро.
Я стояла обок отца и терзала плетёный поясок непослушными пальцами. Слова его были обращены к отцу, но взгляды — ко мне. И в них я читала нечто такое, что леденило сердце и зажигало кровь, и лицо моё то заливалось румянцем, то покрывалось бледностью.
Недолго отец промедлил с ответом.
— Отоприте ворота! — повелел он.
* * *
Каэр (или Кэр) — дева-лебедь, заколдованная возлюбленная бога Энгуса.
Морриган — кельтская богиня войны.
Лиа Фаль — волшебный камень — один из четырёх артефактов, привезённых в Ирландию Племенами Богини Дану, находился в Таре. Считалось, что, если на него наступит достойный быть королём, камень громко закричит.
Уговор
Земляки не спешили выпускать из рук оружье и оборачиваться к чужакам спиной, но вожак был верен своему слову, а воины послушны ему, как пальцы послушны руке, когда она сжимает их в кулак и когда расслабляет вольно. Вот и нынче кулак разжался. Лица воинов прояснялись, и разглаживались шрамы, оставленные усталостью и невзгодами.
Матушка вертелась, как хлопотливая рыжая белка, нещадно гоняя слуг, следя за приготовлением пищи и соблюдением порядка. К заботам о предстоящем праздновании прибавились хлопоты, как обиходить и где разместить несколько десятков мужчин. Пусть только скажет ей кто, будто она дурно исполняет обязанности хозяйки!
Я также помогала ей, и, закрутившись, матушка, не глядя, принимала мою помощь. Но вдруг спохватилась, придирчиво оглядела меня и в притворном ужасе всплеснула руками.
— Во что это ты одета? А ну-ка…
Взяв за руку, она увела меня, не слушая возражений. У себя она отворила лари и вынимала одно за одним цветные платья — какие-то из них я и не видела никогда. Правда, тем платьям не сравниться было с подарками ночного гостя, но их матушка куда-то прятала, говоря, что
