Три запрета Мейвин (СИ) - Марина Дементьева
Йоль — германский праздник зимнего солнцестояния, известен и у кельтов.
"Не от людей такая красота" — бытовало поверье, что, если в семье, где прежде не было красивых людей, рождался красивый ребёнок, красота эта была даром фэйри. Но сверхъестественные подарки опасны, и такие люди считались обречёнными на несчастье.
"За красоту и чудесное спасение меня назвали Мейвин" — суффиксы 'ин' и 'ан' в именах уменьшительно-ласкательные, таким образом, Мейвин — 'маленькая Мейв' или Мэдб. Королева Мэдб считалась прекраснейшей женщиной Ирландии, а в преданиях прочно связана с потусторонним миром.
Огам или огамическое письмо — возникшая не позднее 4 в.н. э. на Британских островах письменность. Применялась для гаданий.
"Одет в мшисто-зелёные одежды" — зелёный цвет в кельтской традиции характерен для одежды нелюдей. Считалось даже опасным человеку одеваться в зелёное — сидхе могут жестоко подшутить, а то и забрать с собой.
Гости у ворот
Братья давно позабыли беспечные детские игры, превратившись в рослых, плечистых молодцов, с лёгким нравом, умелыми, не боящимися никакой работы руками. Любили они добрую шутку и весёлую забаву, много было у них друзей, а врагов не нажили. Вставали они прежде всех работников, а ложились позже всех, и каждому находили участливое слово, тверды были в невзгодах и крепко держались друг друга и семьи.
И не нарадоваться бы на таких сыновей, да и на поле с самой доброй пшеницей прорастёт крапивное зёрнышко. Братьям по нраву была холостяцкая вольница, и, хоть тотчас сыскались бы для них достойные невесты, не спешили они опутывать себя жёнами.
— Дождусь ли внуков с такими сыновьями! — горько упрекала матушка, которой давно уж недоставало в доме детского смеха. — Одна надежда на дочку.
Но мои подруги-погодки все уж оставили девичью свободу за порогом мужниных домов. Немного охотников водиться с сестрой пяти братьев, когда хватает других, за которыми нет такой заступы.
Братья любили единственную младшую сестру, опекали и стерегли так, что иные и посмотреть в мою сторону боялись. Стоило кому подойти ко мне, заговорить, как незлобивых улыбчивых парней точно подменяли.
— Чего добиваетесь, чтоб Мейвин навек при вас осталась? Так-то вы любите сестру?
На родительские укоры братья отвечали так:
— Нет среди них достойного Мейвин.
— Глядите, отвадите от сестры женихов, кому тогда спасибо скажет Мейвин?
Но я знала — отец втихомолку соглашается. Гордился он мною. Хвалился:
— Ну разве не хороша у меня дочь? Где найдёте вторую такую? С самой королевой Мейв поспорила бы красотой, и Каэр, верно, была не лучше Мейвин! Если и отдам кому дочь, то достойнейшему.
— Молчи уж! — шипела прабабка. — А ну как слушают нас те, что завистливы? Подавай им лучшее, чем владеют люди.
Орнат бранила меня, любя. Хитрила, беду отводя.
Мне она говорила иное.
— Не жди себе жениха. Знаешь, кому ты предназначена.
Что такое это — предназначена? Или я вещь?
Предназначена… Прежде эта мысль казалась мне приятна. Но шли годы, и я стала тяготиться встречами.
* * *
Меж тем давно не знали покоя на земле Эрин. Несчастная наша родина вновь раздираема была усобицей, и щедрым подношением Морриган окропляла травы братская кровь.
Вот уже несколько лет пустовал престол древней Тары, с тех пор, как последний король был предан и убит тем, кого считал соратником.
Но и вероломному не довелось вкусить от кубка власти. Кто сеет раздор, пожнёт вражду, кто нечист душой, окружён себе подобными, — у гнезда стервятника не мелькнёт светлое оперенье. Кто предал сам, будет предан. Хоть убийца всего стерёгся, сгинул скорей того, кто был чужд обмана.
А бывшие его сподвижники затеяли кровавую грызню. Не усидеть двоим на престоле Тары.
Настало время безвластия. Все воевали со всеми, и не было твёрдой руки, чтоб обуздать смуту.
Но тревожили народ слухи, будто жив юный племянник последнего законного короля, не дотянулись до него длинные руки предателя.
'Мало того, что жив, — прибавляли иные, — уже собрал он верную дружину, только и ждёт нужного часа, чтоб вернуть отнятое'.
Отец не приветствовал в своём дому подобные разговоры.
— Не забывайте о том, что его предок приказал повесить брата моего прадеда, Байла Бесталанного, на самом высоком дереве в округе.
— Чего вспомнил! — смеялись братья. — Сколько тому лет прошло! Верно, с сотню?
— Да, не меньше, — поразмыслив, отвечал отец.
— Разве не по справедливости покарал его старый король? Разве не поднял Байл мятежа?
— Может, и так, — с достоинством соглашался отец. — А всё ж таки был он нам кровный родич.
Порой отец бывал упрям.
Однако ж с ним мало кто соглашался. В народе любили молодого короля, как его называли не вполне справедливо, будто бы камень Лиа Фаль уже закричал под его пятой.
Я скоро позабыла о споре между отцом и братьями, тем паче, что очередная свара в Таре пока более ничем нас не коснулась. Близился Бельтайн, и все мысли и чаяния были связаны с предстоящим празднованием.
* * *
Они пришли в наши края в канун Бельтайна, когда стар и млад собирали девять пород дерева для костров Бела. Одежду воинов покрывала пыль странствий, и они давно не ведали тепла очага, но доспехи сияли начищенной сталью, и руки не устали держать оружие.
