Аристократы - Леона Хард
Глава 3 ” Поиск-прятки”
POV Вильмонт
Шесть дней. Спокойных, мертвых дней. Что делать? Смотреть телевизор — не было желания, с кем-нибудь поговорить. С кем? Друзей близких никогда не было. О чем рассказать?
Есть не хотелось, спать опасалась. Боялась заснуть и проснуться от тех рук, которые всегда будили посреди ночи, владели мной, трогали везде и всюду, как будто стирали любые упоминания о прошлых ласках, полученных кем-то до него.
Одна мысль билась в голове, как мои девочки и всё ли с ними хорошо? Только это возвращало к жизни на несколько секунд, а потом опять темный туман.
Ела, когда совсем загибалась от скулящего живота, а так валялась трупом в комнате и смотрела вверх. Как покойник сложила руки под грудью и изучала омерзительный, тошный цвет потолка. Дурацкие лампочки, и даже по ночам повторялась эта картина. Пустые глаза в потолок, где отражались тени корявых ветвей дерева из окна.
Что-то нарушили внутри, целостность какой-то конструкции, надломили прочный стебель и его не склеить, не сшить, не сплавить, ничего не сделать. А осколки в сердце по-прежнему кровоточили внутри, как и шесть дней назад, у Ирины.
Не хотела находиться в этом доме, здесь всё напоминало о проклятом дне четыре месяца назад, когда бежала от Пб-ников. В этот каменный дворец не успела вернуться, прежде чем жизнь подставила подножку.
Через километр невидимая граница со Страдовцами, река — Гробница и дом некогда Анны Ананиной и Ивана. Я даже его фамилию не узнала.
Усмехнулась потолку отвратительно-белому, а я до не возможности грязно-черная. Во мне ничего хорошего, как прежде. Во мне — гниль.
Есть охота, но встать лень… После часа борьбы с голодом все-таки решила встать.
Прошла по прохладному темно-коричневому паркету по направлению к туалетному столику справа от кровати.
И вот она я. Нет татуировок, родинка маленькая под глазом, темные волосы, если не расчесать после ванной кудрявились. А в голубых глазах — истинный страх, водоворот презрения к самой себе. Блеклый какой-то взгляд.
И краситься не хотелось, и одеваться не для кого, ходила в старых потертых джинсах, и кофте с длинным рукавом. Присела на пуфик, справа на туалетном столике — три ящика. Отодвинула самый верхний и оглядела аккуратное содержимое. Видимо, после моей кончины, мама привела в порядок ящики.
Самый главный документ — прямоугольный в голубой обертке, который давал право жить Аристократкой. Раскрыла и изучила свое лицо на первой странице. Кажется на той фотографии совершенно другой человек, беззаботный, улыбчивый, там есть намек на улыбку. Хохотушка, заводила Анна Вильмонт. А я кто теперь? В отражении зеркала больше не тот человек.
Захлопнула документ, вернула в ящик и отправилась на выход. По коридору прошла, мимо дверей остальных членов семьи.
По ощущениям дома никого: лишних шагов нет, темнота везде. Включила свет в коридоре и направилась к лестнице.
Звонок внизу от входной двери заставил немного прибавить шаг. Поскольку охранники пропустили на территорию, значит кто-то из хороших знакомых, но без ключей.
Приоткрыла входную дверь, сердце обрадованно пропустило удар.
Это как радуга после обильного дождя, красивая, разноцветная, приковывающая взгляд своим великолепием.
Это как чудо-волшебник, что аккуратно вырвал шипцами осколки из моего сердца:
— Привет, Вильмонт, я захватил твоих любимых червячков-мармеладок и вишневый сок. Как насчет посидеть на улице и потрещать обо всем подряд? — Лёнька присвистнул для наглядности. — Вспомним молодость, начнем сексом заниматься. И дождемся твоего отца, может на этот раз он мне яйца отстрелит?
Шмонт держал на весу пакет, а в другой руке небольшой букет желтых цветов. И где раздобыл в январе месяце?
Я только — только научилась просыпаться и не плакать по утрам. Последние шаги, глядя в глаза этому человеку преодолела вслепую, сквозь плотную пленку слез. Дыхание приостановилось на некоторое время.
Мне не хватало этой без башенной улыбки, мальчишки — проказника. При виде которого всегда поднималось настроение, и я могла часами смеяться. И не чувствовать тишины этой. Как только его не стало рядом — постоянно плакала.
Пакетом Ленька чуть спину не проломил, когда обхватывал, принимая в теплые, любимые объятия, где было комфортно и уютно.
— Не знал, как и подойти к тебе, — мне на ухо в волосы прошептал, а я со всей силой вжалась в его грудь. Щекой почесалась о колючую бородку, даже ради меня не сбрил. Я всегда черпала в мужчине свои силы.
Любимый, знакомый одеколон, наверное, от его резкости в глазах стало мокро. Просила ведь сменить запах, очень настырный. А Лёня тем временем продолжал шептать на ухо:
— Мне начинать развешивать сопли, как я чуть без тебя не сдох?
Те же салатовые, покрашенные стены прихожей, та же дверь входная светло-коричневая, которую я яростно ненавидела отмывать от грязи сапог. Те же плечи и шея, в которую уткнулась с благодарностью. И знала, что Шмонт никогда не причинит вреда. Я никуда больше не хочу и никогда. Это мое место, здесь с ним. И если кому отдам в подчинение свою жизнь, то только ему.
Почти сразу решили выйти на улицу. Спустились по крыльцу. Перед нами пустая земля, без травы, серое грозное небо, и на непокрытую голову падал небольшой снежок. Здесь гораздо холоднее, чем в Арзонте, правильно, там жарило солнце, а здесь его нет. Оно больше не обжигало. Нехотя отогнула рукава зимней, пуховой куртки, на запястьях больше не было ожегов, они почти сразу прошли после той ночи в Белесье, а в тот день казалось, что до костей сжег.
Хватит, Аня!
Я взяла под руку Леньку, тот ответно улыбнулся мне.
— В наше любимое место? — спросил и после молчаливого кивка с моей стороны мы отправились по тротуару из красной плитки, мимо «лысых» газонов и голых маминых любимых яблонь без единого листочка. Там в отдалении возле забора небольшая каменная беседка, для плохой погоды. А у нас почти каждый день то дождь летом, то снег зимой. Поэтому бывшая страна Гнета —
