Нарисую себе сына - Елена Саринова
— Ой.
— Ну, так… С размерчиком на груди. Придется его не застегивать. Все ж, хорошо, что рубаху свою прихватила.
— Ну, так, — в ответ напыжилась я. — Марит, а вот с «размерчиком» обуви? Они на мне хлюпать будут.
— Ничего, как-нибудь до ворот догребешь. Меня вот другое волнует.
— А что?
— Походка твоя, ну, в целом. Он, этот абитуаль, тот еще, конечно, жеманник. Но, не до такой степени.
— А я по-морскому могу, — с готовностью мотнула я клювом.
— Это, как?
— Это — вразвалочку. Когда к качке на палубе привыкаешь, на берегу оно само собой получается. Показать?
— Ага… Нет. Будешь у нас… «нетрезвый», — и метнулась к шкафчику у окна.
— А мне пить то нельзя. Я ж…
— Ну, так рот пополощешь этой… граппой. Пьет же ее как-то наша главная горничная? Только, «мину» свою сними.
— Так может, ее тогда и облить?
— А что?.. Тогда и камзол… Ой. Ну и штаны тоже.
На том и порешили. Отряхнули и… порешили. А потом обнялись напоследок:
— Марит, как бы там ни было, ты — очень-очень хорошая и я тебе…
— Да чтоб твой язык «драконьим огнем» обожгло.
— Что?.. Откуда такое выраженье? — я думала, на него лишь у Люсы «патент».
— От бабушки, — буркнула та. — Она у меня… — и решительно тряхнула головой. — Все у нас получится. Ты только болтаться не забывай, и встречаемся за воротами у…
— У лестницы, ведущей к заливу, — и снова прижала Марит, ткнув ей в ухо картонным клювом. После чего процесс прощания тут же свернулся. — Ну, я… пошла.
— Да уж иди, — и дверью мне сзади — пендель.
Труднее всего сделать первый шаг. А потом, стоит лишь вспомнить: куда ты идешь, и надобность в «пенделях» отпадает. Так и я, мысленно сплюнув (натурально то, не получится), рванула по коридору с целью стратегически слиться с толпой. Потом снова вспомнила… о конспиративном «болтании»… и тут же запнулась о собственный огромный сапог… Мама моя — не потерять бы в повороте. Зато странность в походке сама собой обозначилась. Да и «толпа» вскоре нашлась — за первым же, в намеченном Марит, зале.
Здесь повсюду был свет. И в этом, почти дневном свете, как в дорогой магазинной витрине, разноцветными пятнами — люди в ярко раскрашенных масках. Звериных, человеческих, с рогами и в кружевных узорах — на любой вкус и роль. Маски важно стояли, опершись на стойки с горячительными запасами (и явно, не граппы), лавировали меж ними и, развалившись, сидели в диванах. И впечатление от этого было таким, будто они все разом и выставляют себя напоказ и демонстрируют полное безразличие. Никто никому не кивал, руку приветливо не вскидывал, а единственными собеседницами в зале заливались, цветущие наготой, Розы. Нет, кое-какая одежда на них, все же, была, однако вопроса: «А что же под ней?», явно не возбуждала.
«И хорошо, что под моей собственной «миной» не видно выраженья лица. Хотя, неизвестно, с какими сейчас остальные», — вот с этими мыслями я и вынеслась мимо ориентиров наружу. И лишь на миг замерла на крыльце — все те же постные картонные рожи, только уже мелькающими в интимной садовой тени. А мне, значит… и, подогнув от усердия пальцы на ногах, запрыгала по ступеням. Сквозь узкие прорези глаз — серые плиты внизу и розовыми клочками по сторонам — цветы. Сквозь картон на ушах — собственное же дыхание, лишь изредка прерываемое женским заливистым смехом (из той же тени). А ярдов через двадцать, я услышала музыку. С подсвеченной фонариками площадки правее. Танцевали две пары: гости и Розы. По краям, в стороне от оркестра (аккордеон и две скрипки), за столиками, торчало еще человек пять, а музыкой был «лангуоре»[30]… Мама моя… Я этот танец учила еще в старших классах гимназии, но то, что «исполнялось» здесь, походило на наши потуги также как пожатье руки на объятия страсти. И я даже притормозила, вывернув клюв… А потом вновь понеслась вдоль обвитой цветами аллеи… И вот одно мстительно радует: сивушное «благоухание» граппы, которое я теперь щедро дарю, начисто перебило ненавистные вездесущие розы.
— Да хобий ты натюрморт… — а вот память о них мне, той же «щедростью», видно отбило — прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников… — Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, — и теперь от старанья уперла в картонку язык…
Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу… Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь — ничего нового)…
— О-у, — прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.
— Не сильно зашиблись, мессир? — и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту… Так, а мне еще и отвечать?..
— О-у… у-у.
— Кх-хе!.. Ясненько, — почесал загривок один.
— И чего с этим «мешком» будем делать? — пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.
— Так его ж до коляски надо?
— Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?
— А бес его… Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого… Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та…
— О-о-о, — мол, не надо, мне и так легко дышится… Мама моя.
— Слушай, чего делать то будем? Ждать?
— Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот… мало ли? — а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей «булавке» — руке, что сподвигло парней к принятью решенья:
— А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?
— Ну-у… Веди, — вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.
— Х-хоп… Мессир, держитесь прямее.
Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только «хозяйский мешок» сгрузили наверх, тут же дернул поводья… И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал… Мама моя, а куда ж это я… еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом… Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.
— Чего, мессир Сэм? Совсем худо? — уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с
