Ненаписанное письмо - Игорь Толич
И я всегда мог вернуться к ее поиску, хоть сейчас, хоть после того, как ты прогонишь меня, Марта. Но я не знал, что будет наиболее безболезненным — явиться как есть, практически таким, как уходил — тихо, с двумя чемоданами. Или прийти, вооружившись Чаком и кольцом, маршируя под звучание оркестра моего сердца, которое ревет на полную громкость — «Я так больше не могу!».
— Аф! — выдал Чакки.
— Ты бы точно молчать не стал, — сказал я ему.
— Аф! — Чак раскидал в воздухе свои громадные уши и завертел мордой.
— Пойдем домой. Ты уже замерз.
— Аф! — Чак снова мазанул по витрине.
— Нет, Чакки, сейчас — точно не лучший момент. Нас сейчас наругают, что ты все стекло излапал. Не хватало еще поругаться с продавцом. Может, я потом сюда вернусь, но уже без тебя. Пошли.
Я дернул за поводок, и мы побрели к апартаментам. Не дойдя до нужной улицы, я все-таки повернул к магазину с зоотоварами. Там консультант, немало помучавшись, смог подобрать для Чака подходящую куртку из непромокающего материала. Я расплатился на кассе, забрал покупку и пса.
Уже дома, в свете и тепле, я вымыл Чака и еще раз примерил ему обновку. Куртка была впору. Правда лапы все равно торчали больше, чем наполовину, а Чакки глядел на происходящее с недоумением. Он все порывался укусить ткань. Я нацепил ему намордник и заставил походить в таком виде по квартире. Через полчаса он вроде успокоился и заснул. А я сидел за столом и водил ручкой по бумаге.
Я писал, писал, писал. Я уже несколько дней не притрагивался к этому письму и чувствовал острую необходимость вернуться к моим запискам, чтобы не упускать деталей происходившего.
Пока в записях моих еще кружил многоцветием красок покинутый остров, в настоящем я думал о том, смогу ли вспомнить номер телефона, по которому не звонил слишком долго. Моя память всегда лучше запоминала цифры, но теперь я будто бы в самом деле забыл кое-что важное.
Я и не заметил, как стал выводить на листке цифры твоего номера.
24 17 53…
Нет.
24 16 53…
Нет.
24 16 54…
Одну за одной я перебирал комбинации до тех пор, пока они не дошли до края листа. Я перевернул его.
24 16 50…
Нет.
24…
Я остановился. Сначала 24 — точно. Потом 16 — точно. Затем — провал. Я не помнил две последние цифры. Там была пятерка. Вначале или в конце?
Я начал перебирать все двузначные комбинации с участием пятерки: 05, 15, 25, 35… Но через какое время понял, что так окончательно запутаюсь.
Я не хотел звонить Башо и спрашивать у него. Не потому что он не ответит, а потому что прежде, чем продиктовать нужный телефон, он не упустит возможности еще немного помучить меня своими глубинными знаниями жизни.
Я раздел Чака, разделся сам, лег в кровать.
Что теперь?
Смотреть в потолок и ждать сна? Попытаться еще раз вспомнить недостающие цифры номера?
Мне пришла в голову мысль, что я бы мог попытаться звонить наугад. Если промахнусь — скажу, что не туда попал, извинюсь и продолжу поиски. Но что если ты, Марта, все-таки съехала в той квартиры совсем недавно? Или теперь живешь не одна, и трубку подымет твоя подруга или — еще хуже?..
— Добрый вечер. Могу я услышать пани Марту?
— Марту? — мужской голос. — Здесь нет Марты.
— Простите. Я ошибся номером. Спокойной ночи.
Я вернул телефон на станцию. Сердце, резко забившееся от волнения, постепенно приходило в норму.
Это был уже пятый промах. Звонить дальше было бы бестактностью. Уже слишком поздно. Даже если я дозвонюсь по верному номеру, ты можешь уже спать. И вряд ли обрадуешься такому звонку…
— Добрый вечер. Могу я услышать пани Марту?
— Марту? — молчание. — А кто ее спрашивает?
— Я… Это… ее друг из техникума.
— Марта не училась в техникуме, она училась в лицее, — ответил неприятный женский голос, и у меня тотчас похолодели руки.
— В университете. Я хотел сказать, в университете.
— В университете она не доучилась.
— Я знаю.
— Что вам нужно?
— Мне нужно услышать Марту, пани, — коротко ответил я, внутренне замирая после каждого слова.
Женщина долго сопела. Наверное, она пыталась припомнить мой голос, но слишком редко слышала его, чтобы быть уверенной наверняка. А вот я ее узнал. Это была твоя матушка, Марта, которая по умолчанию ненавидела всех мужчин, но меня, возможно, больше всех остальных. И даже хорошо, что ей не удалось быстро раскусить звонившего, иначе бы разговор не продлился так долго.
— Она спит. Звоните утром, — ответила женщина и без прощаний положила трубку.
20 декабря
С того звонка прошло несколько дней. Я больше не звонил. Я был уверен, что попытаю удачу еще раз на следующий день, но в последний момент что-то надломилось во мне.
Марта… Похоже, ты теперь живешь с мамой…
Я не знаю, что с тобой было все это время, что ты успела рассказать ей, и какие мысли она поселила в твое сознание. Близкие люди умеют воздействовать на нас, умеют убеждать, если долго находятся рядом. Трудно и едва ли возможно сохранить трезвое суждение, живя в одном пространстве с тем, кто обожает насаждать свое мнение по поводу и без. Твоя мать именно из такого сорта людей. Ты сама об этом говорила мне не раз. Но ты была уверена, что это влияние на тебя минимально. Ты научилась держать дистанцию в том числе благодаря тому, что вы давно не жили вместе. Но даже тогда я понимал, что связь ваша не исчезла окончательно. Волей-неволей ее мировоззрение довлело над тобой. Ты страшилась быть на нее похожей, но так или иначе я улавливал меж вами общие черты. Генетика ли это или бессознательное чувство долга отрока перед родителем — я не знаю.
Знаю только, что сам немало копирую своего отца, хоть он отнюдь не был тираном. У отца я научился сдержанности, учтивому обращению с женщинами и бытовым делам. Я умел
