Лиза Смит - Дневники вампира: Возвращение. Тьма наступает
– Нет! – рявкнул Мэтт. Елена поняла, что ей придется позаботиться о том, чтобы он не наговорил лишнего. – Как у тебя вообще язык повернулся? Елена принадлежит Стефану.
– Я бы сказала – мы принадлежим друг другу, – уточнила Елена.
– Ну конечно, конечно, – сказал Дамон. – Одно тело, одно сердце, одна душа. – Елене показалось, что на мгновение там, за рей-бэнами, промелькнуло какое-то… убийственное выражение.
Впрочем, внезапно Дамон заговорил совсем другим голосом – ровным, мурлыкающим:
– Но тогда почему вы здесь вдвоем? – Он говорил, повернув голову к Мэтту и следя за каждым его движением, как хищник, выслеживающий жертву. Все его поведение было гораздо подозрительнее, чем обычно.
– Мы увидели какого-то рыжего зверя, – сказала Мэтт быстрее, чем Елена успела его остановить. – Примерно такого же, как я видел перед аварией.
По рукам Елены вверх-вниз бегали мурашки. Почему-то ей показалось, что Мэтт зря это сказал. Они стояли в полумраке тихой поляны посреди хвойного леса, и ей вдруг стало очень страшно.
Она до предела напрягла свои недавно обретенные органы чувств, напрягла до того, что они, словно газовое платье, раздались вокруг нее, – и почувствовала, что и здесь творится что-то неладное, только ей никак не удается понять, что именно. И одновременно она заметила, что по большому диаметру вокруг них умолкли птицы.
А больше всего ей стало не по себе после того, как она обернулась, обернулась именно в тот момент, когда перестали петь птицы, и увидела, что Дамон тоже обернулся, чтобы посмотреть на нее. Темные очки не давали ей понять, о чем он думает. Остальная часть его лица превратилась в непроницаемую маску.
«Стефан», – тоскливо подумала она, чувствуя себя совершенно беспомощной.
Как он мог покинуть ее – покинуть, когда кругом творится такое? Не предупредив, не рассказав, куда он собирается, не оставив никаких способов связаться с ним… Может быть, ему это и казалось правильным – ведь он так боялся превратить Елену в существо, которое ненавидел в самом себе. Но оставлять ее с Дамоном, когда Дамон в таком настроении, а от ее прежних сил не осталось и следа…
«Сама виновата, – подумала она, запретив себе жалеть себя. – Кто вечно нудил: „Вы же братья, вы же братья“? Кто убеждал Стефана, что Дамону можно доверять? Сама заварила кашу, сама ее и расхлебывай».
– Дамон, – сказала она, – я искала тебя. Хотела кое-что узнать… про Стефана. Ты знаешь, что он ушел от меня?
– Конечно. Я так понял, для твоего же блага. Поручил мне охранять тебя.
– Значит, ты видел его позавчера ночью?
– Конечно.
И – конечно – даже не попытался его остановить. Разумеется – ведь для тебя это такое везение, подумала Елена. Как же ей хотелось, чтобы к ней вернулись способности, которыми она обладала, когда была духом! Она не хотела этого сильнее, даже когда поняла, что Стефан действительно бросил ее, и она, став человеком, не может его найти.
– Ясно. Просто я не разрешала ему уходить от меня, – сказала она ровным голосом, – ни для моего собственного блага, ни почему-либо еще. Я собираюсь вернуть его – но сначала мне надо знать, куда он ушел.
– Ты спрашиваешь меня?
– Да. Прошу тебя, Дамон. Я должна его найти. Он мне нужен. Я… – Ее голос стал прерываться, и она подумала, что надо быть построже к себе.
И именно в этот момент она услышала, что Мэтт едва слышно шепчет ей:
– Елена, перестань. По-моему, мы только злим его еще больше. Посмотри на небо.
Елена и сама почувствовала то, о чем он говорит. Деревья вокруг, казалось, наклоняются к ним, они потемнели, стали угрожающими. Елена медленно подняла голову и посмотрела вверх. Над головой собирались серые облака, они громоздились друг на друга, перистые уступали место кучевым, они превращались в грозовые – и все это происходило прямо над той точкой, в которой они стояли.
А на земле стали образовываться маленькие вихри, которые поднимали вверх горстки сосновых игл и свежие зеленые летние листья, сорванные с молодых деревьев. Елена никогда раньше не видела ничего подобного. Поляна заполнилась сладким и одновременно чувственным ароматом – ароматом экзотических масел и долгих, темных зимних ночей.
Эти вихри поднимались выше, и сладкий аромат окружал ее, смолистый и душистый, все плотнее и плотнее, пока она не почувствовала, что он пропитывает всю ее одежду и впечатывается в самую ее плоть. Она смотрела на Дамона и думала о том, что ввязалась в дело, оказавшееся ей не по зубам.
Она не сможет защитить Мэтта.
Стефан написал в моем дневнике, чтобы я доверяла Дамону. Стефан знает его лучше, чем я, в отчаянии думала она. Но мы оба знаем, чего Дамон на самом деле хочет. Чего он хотел всегда. Меня. Мою кровь…
– Дамон, – начала она мягко – и осеклась. Глядя в сторону, он вытянул по направлению к ней руку ладонью вперед.
Подожди.
– Я должен кое-что сделать, – сказал Дамон вполголоса. Он наклонился, двигаясь с непринужденной и экономной грацией пантеры, и поднял обломок какой-то ветки, на вид – ветки виргинской сосны. Он покачал ею в воздухе, словно стараясь оценить ее вес и то, насколько удобно ею управлять. Она стала больше похожа на веер, чем на ветку.
Теперь Елена смотрела на Мэтта, стараясь вложить в этот взгляд все свои чувства, главным из которых было чувство вины – вины за то, что она втянула его в это, вины за то, что она не выпускала его из круга самых близких друзей, чья жизнь оказалась так тесно связанной со сверхъестественным.
«Теперь я, кажется, начинаю понимать, что чувствовала Бонни весь последний год», – подумала Елена, которая видела, что происходит, и могла предсказать, что случится дальше, но не имела ни малейшей возможности на что-либо повлиять.
Мэтт, вертя головой, украдкой пробирался к деревьям.
Не надо, Мэтт. Не надо. Не надо!
Он не понял, в чем дело. Впрочем, она тоже ничего не поняла – она лишь чувствовала, что деревья держатся поодаль только потому, что здесь стоит Дамон. Если бы они с Мэттом попробовали углубиться в лес, если бы они шагнули за пределы поляны или просто пробыли бы на ней подольше… Мэтт увидел у нее на лице страх, и на его лице отразилось мрачное понимание. Они в ловушке.
Разве что…
– Поздно, – отрезал Дамон. – Я уже сказал: мне надо кое-что сделать.
Он явно нашел то, что искал. Он поднял палку вверх, немного покачал ею и резким движением опустил вниз и в сторону.
Скорчившись от боли, Мэтт упал на землю.
Он и представить себе не мог, что на свете бывает такая боль: она шла словно бы изнутри его собственного тела, но отовсюду – от каждого органа, каждой мышцы, каждого нерва, каждой кости, и всюду боль была разной. Мышцы болели и были охвачены спазмами, как будто были напряжены до предела, но что-то заставляло их напрягаться еще сильнее. Внутренние органы пылали. В животе орудовали ножи. Кости болели так, как болела его рука, когда он ее сломал, – ему было девять лет, и машину, которую вел его отец, ударила в бок другая машина. А нервы… Если бы на нервах стоял переключатель с отметками «удовольствие» и «боль» – в его случае выключатель был повернут на «адскую муку». Прикосновение одежды к коже было невыносимым. Циркуляция воздуха вызывала агонию. Мэтта хватило на пятнадцать секунд – потом он потерял сознание.
