Татьяна Богатырева - Гамбит
Помотав головой, спросил:
– Прости, я… я сильно тебя обидел?
– Не обидел, – неохотно ответила она. – Напугал. Ну и… – Прикусила губу и стянула водолазку. – Вот…
Оценив засос на ключице, укус с кровоподтеком на плече и пять синяков на запястье, Ильяс длинно выругался. Остро захотелось дать пьяной свинье в рожу, да толку-то. Он еще отступил – теперь она наверняка его боится. И совсем непонятно, почему она до сих пор здесь.
Лиля поморщилась.
– Не ругайся. – Снова натянула водолазку. Отвернулась и уставилась в окно.
– Лучше бы ты поругалась, что ли. – Он попробовал усмехнуться, но не вышло. – Лиля?
– А? – Так и не обернулась.
– Черт, да выскажи уже все, что думаешь, хочешь, в рожу дай, хочешь, тарелки побей. Только не отворачивайся. Пожалуйста. Я… что мне сделать, чтобы ты простила и перестала бояться?
Лилька буркнула в окно:
– Я уже не боюсь и не сержусь. Просто не трогай, ладно? Сейчас неприятно, потом пройдет. И еще я не хочу никуда идти. – Подумала немного и обернулась, робко улыбнувшись: – Ну… или хочу покрасить тебе бороду. – Покачала тапочкой и объяснила: – Это у меня такая истерика. Наверное.
Ильяс хихикнул. Нервно. Наверное, это у него тоже истерика. И со вздохом согласился:
– Тогда бороду. Только не зеленкой.
– Нет дома зеленки, – вздохнула Лилька и спрыгнула с подоконника. – Пойду куплю краску.
Вернулась она примерно через полчаса, притащила кучу расчесок и зачем-то кисточку, развела в чашке сомнительный порошок с резким травяным запахом и велела снять рубашку.
– А то она тоже покрасится.
Ильяс смотрел на эти приготовления, как на свеже-разложенный костер инквизиции. Сам себе не верил – он, добровольно, в здравом уме и трезвой памяти, позволил красить себе бороду?! Нет. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. Тем не менее снял рубашку, замотался старым полотенцем и сел на стул посреди кухни, утешаясь тем, что бороду можно и сбрить. Или будет у него персидская, крашенная хной борода. Забавно же.
Лилька хищно блеснула глазами, потерла руки и сцапала со стола расческу. Потом хлопнула себя по лбу и вытащила из кармана перчатки. И принялась за покраску. Покрасила не только бороду, но и усы, бурча при этом «а то будет негармонично…».
– Маньячка, – хмыкнул Ильяс и пожертвовал усами. И даже не попытался выпросить «Nikon» и снять пару великолепных кадров. Мученик искусства, не меньше!
Закончив свое черное дело, Лилька велела сидеть час, а лучше два, и, мурлыча под нос, принялась возиться с кастрюлями и сковородками. Мученику искусства она принесла ноутбук и кружку кофе, чтоб не так страдал и поменьше на нее пялился. Он и не пялился. Размер знал и так, а образ уже сложился. Раз девушка хочет рубашку… в конце концов, не только у нее истерика и всякие эротические фантазии.
Едва успел найти и заказать все что нужно, пришлось, правда, платить вдвое, чтобы привезли прямо сейчас, но чего не сделаешь ради искусства?! Он даже удивился, что все уже, когда Лилька окликнула:
– Можно смывать, – и торопливо добавила: – Учти, ты сам согласился!
«Это не зеленка. Точно не зеленка!» – напоминал он себе, пока шел в ванную и смывал траву. Вода была какого-то странного цвета, может, просто басма?
С некоторой опаской глянул в зеркало. Ничего ужасного не обнаружил, борода как была черная, так и осталась. Может, цвет проявится когда высохнет? Терпеть не было никаких сил, и он взялся за фен.
Лилька тоже не утерпела, сунулась в дверь, кивнула сама себе и смылась. И хлопнула кухонной дверью.
Это не к добру, подумал он и, отложив фен, снова глянул на себя. Сначала не поверил. Пощупал отливающее густой синевой безобразие, подергал – на всякий случай, может, спит? Ничего подобного. Это – явь. И он сам на это согласился. Вот ненормальный. А Лилька так вообще такая Лилька… Маньячка. Натуральная маньячка! Извращенка! Ну он этой Капельке стрихнином отплатит…
Еще несколько секунд он пялился в зеркало, а потом не выдержал, заржал.
Так ржал, что свалил стойку с полотенцами и сам свалился. И живот заболел.
На грохот прибежала Лилька. Заглянула в ванную, испуганная, прям святая невинность. Уставилась на него, честно попыталась изобразить сочувствие. Выдержала секунд пять, а потом смех победил.
Оторжавшись, Ильяс грозно насупился, ткнул в нее пальцем и вопросил:
– Почто ты учинила сие непотребство, о женщина?!
На последнем слове чуть не задохнулся, пытаясь не заржать снова. Не преуспел – и откинулся обратно на пол.
– Была в истерике, не понимала, что делаю, за себя не отвечаю! – отчиталась женщина, давясь хохотом. – И вообще, это не я. Это твоя внутренняя сущность. Синяя Борода, сатрап и деспот!
Лилька показала ему язык.
– Да! – Ильяс ухмыльнулся. – Сатрап и деспот! Как хорошо ты меня понимаешь, душа моя. А теперь марш снимать кастрюли, будем красить и одевать супругу Синей бороды. Ха-ха три раза!
Для ускорения он запустил в Лильку полотенцем. Она артистично взвизгнула и захлопнула дверь и тут же, за дверью, захохотала. Совершенство. Мечта! И засос очень в тему, как раз под ее костюмчик.
Глава 8
Сакс
Кавалькада застряла на въезде в Шаннон: улицу перед главными воротами запрудил радостный народ в зеленых беретах, с зелеными лентами и просто обрывками зеленых тряпок на рукавах. Простолюдины в один голос с рыцарями орали славу наследнику короны, истинному Бероуку, бросали под копыта его коня зеленые сосновые ветви, и то и дело из толпы слышалось:
– Благослови тебя Отец и Матерь! Заступник!
Брандон принимал народный восторг как должное, улыбался, кивал и махал рукой. Тан Мэйтланд – тоже, с нескрываемой гордостью поглядывая то на Брандона и как-то незаметно оказавшуюся с ним рядом Белинду, то на возвышающихся над толпой конных рыцарей – как один, при зеленых беретах и полном вооружении.
Невольно Сакс отметил, что горожане в Шанноне выглядели куда более сытыми и довольными, чем столичные жители, не говоря уж про Кроу или те деревни, что были под ноблями. Почему война, разорившая танства Флейтри и Эллисдайр, не затронула Шаннон, Саксу еще по дороге в Кроу рассказал Брандон. По его словам, умный и осторожный тан Мэйтланд склонился перед волей короля Бероука и, приняв новую веру, выделил ноблям земли, изгнал хранителей старых богов и беспрекословно платил мудрым непомерные налоги. К тому же тан Мэйтланд принадлежал к королевской семье, а ссориться с Бероуком рыбники не желали. Потому и закрыли глаза на то, что после войны Мэйтланд позволил старым хранителям прятаться в лесах Шаннона, а потом собрал под свою руку всех беглецов, уцелевших мятежников и прочих разбойников.
