Осколки тени и света - Мара Вересень
Рванула дверь на себя, но в коридоре уже никого не было. Ключ торчал в замке, горячий. Все-таки хотел запереть?
Щедрая оплата Ине повлияла на сервис или тут всегда так было, я не задумывалась, и вполне успела и вымыться, и поесть, и отдохнуть до того, как в дверь постучал посыльный. Эльф. С приглашением и коробкой.
— Это еще что?
— Смею предположить, ваш костюм, — чопорно прогудел белобрысый, забавно оттопыривая нижнюю губу. — Вы ведь не явитесь на встречу с тьеном Эфар в… этом.
Кажется, он не о халате, а о висящих в ванной штанах и рубашке. Дверцу я не закрыла и с места, где стоял эльф, их было видно хорошо. Смена одежды если и была, то была в сумке, которая осталась у некроманта. Я не знала точно, в какой он комнате, а случай не экстренный, чтобы ломиться во все соседние двери. Вот если бы поводок прижал, тогда да. Признаться, я опасалась, что увлекшись водными процедурами, как-то поврежу нанесенный знак, ведь в первый раз Ине запрещал его трогать, но обошлось.
В коробке и правда оказалась одежда, а посыльный продолжал торчать у двери.
— Предайте тьену Эфар мою величайшую благодарность, — намекнула я ему на выход.
— За вами заедут за час до заката, — процедил эльф и удалился.
Влезать в платье было… неудобно. Будто я пытаюсь натянуть на себя чужую кожу, чтобы представиться кем-то, кем не являюсь. Скроенный по эльфийской моде наряд был в пору, в Нодлуте у меня были такие платья, и я не путалась в пуговицах, но лучше бы Альвине прислал костюм для верховой езды. Со штанами. А вот новому белью я была рада. И если шевелюра и полыхнула, при виде шелкового с ажурным, то исключительно от удовольствия.
Вниз я спускалась медленно, чтобы все присутствующе вдоволь налюбовались. Только опирающийся на стойку администратора темный ехидно блестел глазами, будто знал, паразит, как мне неудобно в туфлях после разношенных ботинок, подол в ногах путается, лиф корсета поджимает, и я чуть опускаю глаза не потому, что смущена вниманием, а чтобы удостовериться, что содержимое лифа не покинуло границы дозволенного. Хорошо, перила есть, можно вцепиться и не бояться, что если платье все же подвернется под ногу, я эти самые ноги не сверну, нырнув рыбкой с лестницы. Как-то я удивительно быстро забыла, что значит быть приличной дамой. Будто никогда ею и не была, только притворялась, по привычке следуя правилам.
Некромант подпирал стойку не один. Удивительно, но компанию ему составлял Альвине и они вполне серьезно и достойно беседовали, пока я не начала свое триумфальное сошествие. Затем Эфарель подошел, чтобы подать руку и помочь преодолеть последние ступеньки, а некромант отвернулся. Оно понятно, в платье особенно не разберешь, вполне себе ж-ж-ж или ни о чем, но у меня и кроме этого есть, на что посмотреть. Шея, к примеру, красивая, глаза… Прическу, старалась, делала, теперь ею и сияю на весь холл, будто у меня орава светляков в волосах. Обидно. И не оглянулся даже, когда мы выходили. Я два раза проверила. Три уже. Как стоял спиной так и… Сердце пропустило удар.
Старое зеркало на стене напротив почти не бликовало и по краю пошло пятнами отслоившейся амальгамы. В мрачноватой серебряной глубине мое отражение казалось нереальным. Нереально красивым. Свет от волос расплывался, дробясь, как круги на воде, но вовсе не это потрясло меня. Взгляд Ине, оттуда, из зазеркалья, — две ртутные капли, и дрожащая за отраженным плечом тень крыла из серебристых паутинных нитей — хрупкий узор, дохни и растает.
Элле’наар, — пели видимые только в старом стекле струны, натянутые на угловатый полупрозрачный каркас.
Глупый сполох, — шелестела тьма, и мне чудилась большая теплая ладонь, к которой так уютно прижаться щекой.
Не смотри, — шуршал потрескивающими угольками голос.
Как не смотреть, если тянет, как на нитке? Вон она, нитка, затейливым плетением на его руках, и глаза — ртутные капли, тают алым светом из-под ресниц.
— Не смотри, огонек, — шевельнулись губы, затем и сам он шевельнулся, отодвигаясь, отворачиваясь от зеркала.
Я хотела, чтобы он обернулся — пожалуйста. И никаких чудес, кроме узора на руках. В груди снова бухнуло и забилось ровно. Нет узора, это просто его черный шнурок. Узел на конце косы развязался и Ине беспорядочно намотал свою удавку на руку.
Продолжая смотреть, некромант, улыбаясь, поднес руку к шее, обхватил пальцами горло, и… Я не стала дожидаться, пока он соберет в кучу дурноватые темные глаза. Еще бы язык на бок вывалил, балда.
Правило об улыбающихся темных и уползшей крыше как нельзя лучше относилось к каланче. Но свою функцию по обеспечению безопасности и сопровождению, если не брать во внимание смущающие моменты, от которых у меня голова сияла, он выполнял, а до меня, кажется, начало доходить, что не все некроманты одинаково разумны.
Глава 3
Мы неспешно, верхом — верхом! — двигались куда-то. Лошадка подо мной была смирная и воспитанная, мне уже почти нигде ничего не натирало и позвоночник не отваливался, но я все еще не понимала, в чем прелесть верховой езды. Вот магмобиль — совсем другое дело. Другое дело, что по лесу на магмобиле не проехать.
Тьен Эфар был как всегда великолепен. Без ажурного обруча, зато волосы убраны в косу, очень похожую на ту, что Ине себе сооружал. Вон даже какие-то сверкающие нитки вплетены. А хвостик крючком завернулся. Одежда с виду попроще, но это только с виду. Стоит Альвине шевельнуться, как на однотонной ткани проступает затейливый рисунок.
И все же, сколько на самом деле могла стоить бусина, если темный за все время пути даже не заикнулся о сопутствующих расходах на мое содержание? Только в самом начале намекал, что мне придется приплатить. И то, по-моему, исключительно, чтобы позлить.
— Какая бусина, искорка? — спросил Альвине.
— Гранатовая, с трещиной. С этой… жеодой из мертвого железа. Так Ине… А как правильно? Ине или Инне?
— А как он тебе назвался?
— Ине. Сказал, что этого достаточно для заключенного соглашения.
— Так и называй. Настоящее имя слишком личная вещь, чтобы сообщать его всем и каждому. Как он зовет тебя?
— В основном обуза или… — я открыла рот и закрыла. Альвине верно сказал, слишком личное. Это вот «элле’наар» как раз таким и было.
— Да он к своей лопате уважительнее относится, чем ко мне, — принялась жаловаться я,
