Елена Усачева - Улыбка демона (сборник)

Мона устроилась поудобнее, расправила короткий подол темно-розового платья. Оно было открытым и скорее напоминало сарафан на узких бретельках. Правда, на плечи Мона накинула прозрачный черный шарф, и сочетание черного с розовым отчего-то смущало Марина. Он искоса поглядывал на ее тонкий изящный профиль, на маленькие бледно-розовые губы и длинные темные ресницы, которые резко контрастировали с белыми как снег волосами.

«Может, она эмо-gerl? — пришла вдруг мысль. — Тогда это многое объясняет!»

Среди его бывших одноклассников было несколько эмо-кидов. Те одевались именно в черно-розовую одежду, к тому же смотрели на мир, как казалось Марину, слишком уныло и во всем искали печаль. Но особо он с ними никогда не общался, поэтому точно не представлял, в чем смысл данной субкультуры. Его знания об эмо были поверхностны и стандартизированны. Но Мона вызывала у него какое-то щемящее чувство жалости и желания защитить ее неведомо от кого. И Марин удивлялся собственным эмоциям. Обычно он с девушками легко находил общий язык, нравился им с первого взгляда, очаровывал незаметно и для них, и, главное, для себя. (Солнечный самец — так назвала его одна из бывших подружек, на что он совершенно не обиделся и даже считал, что в подобном определении есть доля истины.) И вот впервые в жизни Марин испытывал неловкость и смущение. Он буквально не находил нужных слов и никак не мог попасть на одну волну для общения с Моной. Она оставалась для него закрытой книгой. И это притягивало. Решив, что она и правда эмо-gerl, он почувствовал облегчение: ну как же, нашел отгадку ее странного поведения. И начал мучительно вспоминать хоть что-то об этой субкультуре. Но, увы, выяснилось: он однозначно ничего не знал про эмо. Тогда Марин решил спросить напрямую.

— Мона, ты, я вижу, одета в черно-розовую гамму, — нарочито беззаботным тоном начал он. — Наверняка…

— Я не эмо, — не дала она ему договорить. — Просто мне нравится это платье.

— Ты будто прочитала мои мысли! — засмеялся он, но ощутил легкий неприятный холодок в груди. Да и кому бы понравилось даже предположение, что кто-то сканирует его мозг в момент общения.

— Не волнуйся! — ответила Мона и улыбнулась. — Твои мысли я не читаю.

— А чьи? — попробовал он пошутить.

— Тех, кто мне неприятен, — серьезно ответила она. — Или несет определенную угрозу.

«Бог мой! — испугался Марин. — А вдруг не шутит? Я читал, что есть люди, обладающие подобными способностями. Кажется, их называют телепатами».

— Ну, я-то точно не несу тебе никакой угрозы, — сказал он. — И я тебе приятен?

Марин машинально расплылся в одной из своих фирменных улыбок и глянул на Мону. Та смотрела на него широко раскрытыми глазами, оставаясь серьезной. И ее бледное изящное личико вдруг вызвало у него жалость, показалось, что оно хранит в себе какую-то давнюю печаль. Черные глаза, затененные длинными ресницами, были бы, несомненно, очень красивы, если бы не отпечаток все той же странной печали.

— Да, ты мне приятен, — подтвердила Мона. — И меня к тебе тянет.

— Однако необычайно открыто, для столь юной девушки, говоришь о своих ощущениях, — заметил он, не зная, как реагировать на ее слова. — Так где тебя все-таки высадить? Ты ведь не сообщила пункт назначения.

— Тыргу-Муреш, я же сказала, — ответила Мона.

— А, совсем неподалеку от моего курорта, — обрадовался Марин. — Ты там живешь?

— Нет.

Мона замолчала и отвернулась к окну. Марин вновь зашел в тупик. Он еще никогда не встречал такой странной девушки. И в то же время никогда не испытывал такого острого любопытства, смешанного с чувством жалости.

Некоторое время они ехали молча. Солнце вышло из-за гор, но с севера быстро бежали облака и скоро закрыли все небо, словно высокие белые корабли с белыми парусами. Мона смотрела в небо, откинувшись на сиденье. Ее лицо по-прежнему выглядело грустным. Марин решил включить приемник, чтобы нарушить начинавшую его угнетать тишину. Нашел радиоволну «Для тех, кто в пути» и даже начал подпевать одной популярной британской группе. Но Мона не реагировала.

Когда песня закончилась, стали передавать новости, и диктор начал с того, что в ущелье Борго появился «настоящий вампир», есть жертва — двадцатидвухлетний житель Бухареста был укушен в шею и умер от потери крови. Его спутница, двадцатилетняя туристка из Польши, в шоковом состоянии отправлена в больницу, поэтому подробностей происшествия сообщить не может.

Марин замер, слушая новости. Мона не шевелилась. Когда снова зазвучала музыка, он сделал звук тише и заметил, что полиция должна во всем разобраться. Наверняка какой-нибудь псих напал на несчастную парочку.

— Ты не веришь в вампиров? — уточнила Мона, поворачиваясь к нему.

— Конечно, нет! — рассмеялся он. — Что я, ненормальный?

Она тут же снова отвернулась к окну. Марин не понимал, что происходит. Ему постоянно казалось, что он чем-то ее обидел, а это вызывало внутренний протест и одновременно немотивированное чувство вины.

За поворотом он заметил мотель и завернул к нему. Мона не прореагировала. А когда он подъехал к закусочной и предложил ей позавтракать, не раздумывая отказалась. Попросила только купить ей бутылку обычной воды без газа. Марин пожал плечами, заметил, что диеты такой хрупкой, изящной девушке не нужны, но ответа не дождался и покинул машину. Он взял себе чашку кофе и горячий сэндвич, неторопливо поел, сидя за столиком и поглядывая в сторону машины. Мона по-прежнему находилась на переднем сиденье. Казалось, что она задремала, такой неподвижной была ее поза с безвольно откинутой головой.

«Странная девчушка, — рассуждал Марин, — но очень хорошенькая. Однако на контакт не идет. Ну и ладно! Отвезу ее в Муреш, и всех делов… Не хочет продолжать знакомство, навязываться не буду. И все-таки как она здесь очутилась? Непонятно…»

Но Марин никогда особо не задумывался над проблемами, которые не касались его лично, поэтому быстро выбросил из головы все сомнения. Закончил завтракать и, на всякий случай помимо воды прихватив шоколад, вернулся к машине.

— Это тебе, — сказал он, протягивая плитку Моне. — А то так и с голоду умереть можно. У тебя всегда плохой аппетит?

— Не стоило беспокоиться, — вяло ответила она, но шоколад взяла, убрала его в сумочку.

Марин хмыкнул и сел за руль. После чашки крепкого кофе он почувствовал прилив бодрости и желание поболтать. И решил больше не обращать внимания на странный характер новой знакомой. Она ему нравилась, а это всегда было определяющим для Марина. Он часто шел на поводу инстинктов, особо не раздумывая и свято веря, что в отношениях так и должно быть. Тронув машину с места, Марин расплылся в улыбке и спросил, к кому едет Мона. Та повернулась — ее черные глаза по-прежнему наполняла печаль. Нехотя ответила: