Анна Гаврилова - Золотой ключик для Насти
Я расхохоталась так, что чуть из седла не выпала. Попятились не только грабители — даже мои спутники не на шутку струхнули.
А меня понесло…
— Как здорово, что мы встретились! — воскликнула я, спрыгивая на землю. — Я даже мечтать не могла о такой удаче! Разбойничаете? Душегубите? А как? Караулите на этой богом забытой тропинке? И много богачей тут околачивается? А убиваете как? Тупо, топориком? Или всё-таки стрелами? А пытать умеете?
Бородач с топором был выше меня на полторы головы, в плечах побольше Косаря и Креатина вместе взятых. Но это не помешало ему выпучить глаза и отступить, когда я сделала пару шагов навстречу. Мужик истово замотал головой.
— Как?! — искренне изумилась я. — Не умеете?! Что, даже ноздри не вырываете? Даже иголки под ногти не вгоняете? Ах да… у вас же металл в дефиците, откуда иголки взять! Но ведь есть и менее затратные способы! Как насчёт муравьёв? Голой попой в муравейник, а? А если ещё мёдом чуть-чуть смазать…
Бородач побелел и громко сглотнул. А я уже подошла вплотную, встала на цыпочки и задрала голову, заглядывая в глаза. Цвет глаз так и не определила, единственное что заметила — они ну о-очень большие и грозят лопнуть.
Я тяжело вздохнула и огляделась. Нарушать наш тет-а-тет никто не хотел, почему-то… Мужики давно опустили луки и топоры, пятились и озаряли себя каким-то знаменьем.
Бородач тоже уронил топор. Кажется, себе на ногу. Но крика или крепкого слова, обязательного в таких случаях, я не слышала. Искреннее недоумение разбойничьего предводителя заставило сбавить тон:
— Знаешь, а я ведь до встречи с вами так… скучала. Еду себе, еду… смотрю по сторонам и думаю… что за мир такой? Плюшевый! Розовый! С бантиком! И все вокруг такие добрые, хорошие. Улыбаются, и заметь — искренне! Никто злого слова не сказал. Убить ни разу не пытались. Ни разу! Представляешь?! Я уж отчаялась, решила — всё, капец этому миру, в такой утопии люди просто не выживут. Человеку ведь что нужно? Интриги, скандалы, расследования. Кровища чтоб хлестала. Мордобой, трупы, маньяки. И король — ух! — я сжала кулак, потрясла им перед носом бледного бородача, — Тиран! Чтобы каждый день кого-нибудь на виселицу. А у вас… Вот если бы ни разбойники…
Мой запал ещё не кончился, но говорить уже не хотелось. Хотелось плакать, причём не тихонечко, а так, чтобы все услышали: и разбойники, и архиепископ, и торговец с горанцами.
— М-мы… не разбойники, — выдавил бородач. Он сделал последний шаг назад, запутался в еловых ветках и громко плюхнулся на пятую точку.
— Да? — спросила грустно, разочарованно.
— М-мы… мирные. М-мы из деревни. Вон тама… — мужик неопределённо махнул рукой и снова замер каменным изваяньем.
О том, что случилось дальше, мне рассказывал Косарь…
Вроде бы я села рядом с бородатым, обняла его, начала сокрушаться — мол, как жаль, так хотелось с разбойниками повстречаться. С прежней грустью объяснила, что вопрос «Кошелёк или жизнь?» для лесного грабежа совсем не подходит, а вот в тёмной уличной подворотне — самое оно. Долго рассказывала о способах пыток, пояснив, что встреченный путник может знать, где зарыт клад, поэтому пытать нужно всенепременнейше. Следом перешли к способам казней… и я заставила бородача три раза нарисовать на земле устройство гильотины. Проверяла — запомнил ли.
Потом кто-то из «разбойников» догадался сбегать в деревню и притащить еды — «на откуп». Среди принесённых даров я заметила бутылку самогона (с десяти метров рассмотрела!), потребовала немедленно налить. Пить с кем-либо кроме бородача категорически отказалась.
Поддавшись на коллективную просьбу, мы переместились на обочину. После первого глотка «адской жидкости» (Косарь так и сказал), я вспомнила, что нас пытались ограбить, начала утешать бородатого — мол, взять с нас всё равно нечего, не расстраивайся! В доказательство, порылась в заплечном мешке, достала пакет с Любкиным платьем, которое так и не постирала. Высушить — тоже не высушила, так что несчастные ремвидцы познали все прелести газовой атаки.
Кстати, после этого я поведала бородачу и о газовом оружии тоже. И презентовала вонючее платье, чтобы разбойник смог поразмышлять на досуге о прелестях такого метода обезвреживания противника.
Пока мы, вдвоём, уговаривали бутылку самогона, «разбойники» убрали поваленную ёлку, успели рассказать Косарю и Креатину как по этой дороге добраться до столицы. Поведали, что грабить пошли от нужды и, в большей степени, из интереса — ведь сейчас война, весь разбой можно на горанцев списать и наказания не бояться. Обсудили ситуацию в стране, политику нынешнего правительства, способы посадки репы, одомашнивания лесных пчёл, избавления огородов от дождевых червей. Методы борьбы со шкодливым домовым, задабривание лешего и русалок — тоже.
Когда бородач сумел выбраться из моих цепких рук — смеркалось. Я без посторонней помощи запрыгнула в седло и с места пустила кобылу в галоп. Догнали меня только через час, уже на тракте. Останавливаться на ночную стоянку я категорически отказывалась. Пока меня уламывали, узнали много новых бранных слов, причём с пояснениями. Я сокрушалась, что иначе парни не смогут понять и «заценить», как именно их оскорбили и «воспитательного эффекта» не будет.
К полуночи мы добрались до постоялого двора, на пороге которого я подняла глаза к небу, восхитилась звёздами и рассказала товарищам о существовании инопланетян. И только после этого, со словами «есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе» упала в беспамятстве.
…Косарь поведал мне эту историю не сразу — следующие два дня, ни он, ни Креатин, со мной не разговаривали вообще.
Мне хотелось провалиться со стыда, но земля под ногами разверзаться не желала. Видимо, даже ей я была противна. Немного успокаивал тот факт, что с «разбойниками» мы больше никогда не увидимся, и их зарок — никогда, никого не грабить.
А ещё то, что в ходе беседы с бородачом, выяснила, куда мы направляемся на самом деле. Это был единственный момент, который я помнила совершенно ясно. Невзирая на истерику и алкоголь.
После выхода на тракт, пейзаж, наконец, стал разнообразнее. Клочки леса снова чередовались с лугами и полями, а вдалеке, изредка можно было различить отблески моря. Правда Косарь в таких случаях становился грустным и неразговорчивым, а я всякий раз чувствовала себя виноватой — выдернула парня из родной деревни, как морковку с грядки…
