Мэри Дэвидсон - Бессмертная и незамужняя
– Золотце мое, единственное, что мне сейчас нужно, так это чайник.
Карен быстро подошла к огромному шкафу, протянувшемуся вдоль одной из стен, поочередно открыла несколько дверок и извлекла на свет ярко-красный чайник – из тех, что при закипании начинают верещать так, будто их режут.
– Спасибо, – поблагодарила я, принимая у нее посуду. Затем преодолела около семи метров, отделявших меня от мойки (кухня в особняке Синклера была побольше, чем весь первый этаж в доме моего отца), и наполнила чайник водой. – А ты будешь?
– Сейчас посмотрю. – Карен снова заглянула в шкаф. – Да, пожалуй, буду. Наконец-то есть и листовой, а не только в пакетиках.
– А чем тебе не нравятся пакетики?.. Ах да, ты же из Англии! – Я усмехнулась. – Вы, англичане, крайне щепетильны, когда дело касается чая.
– Еще бы!.. Когда завариваешь пакетики, получается не чай, а натуральные помои! В них засыпают мусор, мелкие остатки. Хорошие листья кладут в жестяные банки, а оставшуюся пыль – в бумажные мешочки!
– Ну ладно, успокойся… А то, чего доброго, давление повысится. По мне – так все равно. Хотя вообще-то я терпеть не могу, когда в моей чашке плавают вареные листья. К тому же, – с некоторым беспокойством добавила я, – теперь меня может стошнить, если я их случайно проглочу.
– Стошнить?
Я уныло кивнула и уселась за стол. Он был таким длинным, что там вполне хватило бы места для разделки сразу трех коровьих туш.
– Если я съем обычную, твердую пищу, меня тут же вырвет, такое вот не слишком приятное обстоятельство… Блин! – Я чуть ли не схватилась за голову. – Я же совсем забыла о десерте! Теперь для меня не существует ни мороженого, ни шоколадных пирожных, ни малинового джема… Да мало ли на свете всяких лакомств! Я сейчас, наверное, расплачусь.
– Пожалуйста, не надо. – Карен забрала у меня чайник, прошла с ним к плите (к самой маленькой, всего на восемь конфорок) и, нажав на клавишу, вызвала к жизни весело загудевшее голубое пламя. – Прости, но… ты сейчас думаешь только об этом?
– Ладно, со временем пройдет. Я мертва всего лишь… какой сегодня день? Я погибла в конце минувшей недели.
Послышались лязг и плеск разлившейся воды – Карен выронила чайник.
– Так ты поднялась из мертвых совсем недавно? – вымолвила она, попятившись. – Но ты же не будешь… только не набрасывайся на меня! Извини, я… я не могу остаться с тобой. Ты очень милая, но я…
– Прекрати! – воскликнула я. – Это твое заикание в манере Хью Гранта действует мне на нервы! – Карен вжалась в самый дальний угол, за шкаф, и стала мне практически не видна. – Жажда меня не одолевает, и я не собираюсь тебя кусать. Впрочем, нет… Жажда, конечно, есть, но я вполне способна ее контролировать. Честное слово. В противном случае я бы набросилась на Митси, разве не так?
– Наверное… – Выглянув из-за шкафа, Карен через силу улыбнулась. – Ты, конечно, необычная, но… А я ведь даже крестик не надела.
– Он бы тебе все равно не помог, – сообщила я с извиняющимися нотками в голосе. – Я могу запросто прикоснуться к распятию. А может, даже и съесть его. Да на мне самой сейчас надет крестик, вот смотри.
Это признание выманило Карен из угла.
– В самом деле?.. И ты действительно способна контролировать свою жажду и прикасаться к распятию?
– О чем я тебе только что говорила?.. Как видно, способность к концентрации у тебя такая же крошечная, как и твоя нога… В общем, можно сказать, я загадка, окутанная тайной и приправленная…
– Да ну тебя… – Карен стремительно пересекла кухню и, приблизившись, уставилась мне в лицо. – Кто же ты такая?
Я пожала плечами.
– Я – это я… Как мне кажется… Просто Бетси. Во всяком случае, именно ею я всегда была.
– Хм… А мы ведь толком и не познакомились. Я – Карен Хелмболт. – Девушка с некоторой опаской протянула мне руку, вероятно, ожидая укуса. Но я лишь мягко пожала ее ладонь.
– Приятно познакомиться, – улыбнулась я.
– Мне тоже… вроде бы.
Я засмеялась.
Карен между тем подняла с пола чайник, вновь наполнила его водой и поставила на плиту. Затем достала из ящика полотенце и принялась вытирать мокрый пол, то и дело поглядывая в мою сторону.
– Вообще здорово, что ты здесь появилась, – сказала она. – А то в последнее время у нас стало слишком уж тихо. Ты определенно самая незаурядная личность, посетившая этот дом за… – Карен умолкла, припоминая, видимо, дату.
– Значит, жизнь у вас здесь тихая и спокойная?
– Да, слава Богу, – кивнула она. И тут же вздрогнула. – Ой, прости, ляпнула, не подумав! – И затем снова: – Ой, еще раз прости! Я и забыла, что ты не…
– Блин!.. Да возьми ты себя в руки! Я думала, британцы всегда сохраняют хладнокровие.
– Только не в такие дни, как этот, – отозвалась Карен.
Глава 21
После чая я попросила Карен проводить меня в библиотеку. Возможно, это смешно и глупо, но мне все-таки хотелось взглянуть на имевшиеся у Синклера книги. И если обнаружатся какие-либо исторические фолианты, посмотреть, встречаются ли там упоминания о нем самом, о Тине или о Дэннисе. А также о Ностро. Потому что о своем враге следует знать как можно больше, даже если этот враг всего лишь пафосный актеришка с пивным животиком. Хотя скорее всего брюхо у него разбухло от крови.
Интерьер библиотеки произвел на меня сильное впечатление – ни дать ни взять образец из каталога девятнадцатого века! Темные стены, пышный ковер цвета спелой вишни (ноги в нем утопали чуть ли не по щиколотку), мебель красного дерева и бесконечные полки с книгами. Стол был таким большим, что за ним с полным комфортом могли бы работать сразу три человека, даже не соприкасаясь локтями. Грандиозно и… совершенно нелепо! Возможно, я и была бы потрясена, если бы не знала наверняка, что Синклеру подобное великолепие практически ничего не стоило.
На стене около стола висела вставленная в рамку фотография. Судя по бледно-коричневому оттенку, довольно старая. Оба представителя мужского пола, запечатленные на ней, обладали такими же бездонными глазами, как и Синклер, только один был подростком, а другой – мужчиной лет сорока. Женщина с девочкой, довольно миниатюрные и изящные, имели длинные темные волосы. Снимок был черно-белым, и определить цвет глаз изображенных на нем людей, не представлялось возможным. Из всех четверых улыбалась только девочка, выглядевшая лет на тринадцать.
Было совершенно ясно, что помимо самого Синклера снимок запечатлел его родителей и сестру, которых уже давно нет на свете. Когда делалась фотография, Синклер, конечно же, и не подозревал, что дотянет до двадцать первого века, оставаясь молодым и энергичным.
Во всем помещении эта фотография оказалась единственной.
