Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

— Ты прав. Приведите сюда царевну! — бросил он через плечо приказ своим людям.

Не прошло и пары минут, как его приказ выполнили — с нижней палубы привели Агниппу.

Она была не связана — ведь ее особа неприкосновенна, — но с момента похищения за ней неусыпно надзирали два стражника.

Кахотеп схватил царевну за руку и рванул к себе:

— Дочь моя! — прошипел он. — Как ты подала знак этим эллинским собакам?.. Очисти свое сердце перед смертью, чтобы на суде Осириса оно не перевесило перышка! Мы не можем довезти тебя до Ниута, но принесем в жертву здесь, ибо божество везде с нами!

— Погоди, Кахотеп! — взмолилась Агниппа, пытаясь вырваться из его хватки. Жрец ощущал, как дрожит пленница. — Минуту! Только минуту дай мне! Проститься с жизнью… Размышления о вечности всегда полезны.

— Полминуты, не более! — зло прищурившись, бросил жрец.

Агниппа прерывисто вздохнула и, запрокинув голову, взглянула на полное звезд небо. Затем — на воду, залитую светом охваченного пламенем корабля — и там, за границей светового круга, сеть огненных дорожек на волнах от бесчисленных факелов.

На триеры вокруг.

Кахотеп держал за руку — но сейчас, глядя, как пленница покорно и безучастно смотрит вокруг, чуть ослабил хватку…

Они стояли в центре палубы.

Царевна покосилась на святого отца.

Жрец чуть сильнее сжал пальцы на ее запястье — но все же не так сильно, как до этого.

— Полминуты истекает, — со змеиной улыбкой заметил он.

И Агниппа, резко вскинув руку, впилась зубами в державшую ее запястье кисть. Жрец от неожиданности, завопив, разжал пальцы — и девушка с неожиданной силой оттолкнула его — прямо на опешивших стражников.

— Пусти меня, Кахотеп!.. — только и крикнула она — уже на бегу. Секунда — и прыжок в море!

— Стреляйте в нее!.. — заорал священник, тряся прокушенной рукой, из которой хлестала кровь. — Олухи! Мерзавцы! Пристрелите эту суку!..

На голову девушки, хорошо видную над ярко освещенными волнами, посыпался дождь отравленных стрел, но царевна отменно плавала. Как часто в Египте плескалась она в глубоких прохладных бассейнах в дворцовых садах, вплетая в свои волосы цветы благоухающего лотоса! Как часто уже здесь, в Греции, качалась на морских волнах, подставляя лицо теплому соленому ветру — когда они с Мена выбирались на пляж отдохнуть и искупаться! Поэтому сейчас, едва услышав крик Кахотепа, она быстро набрала воздуха в грудь — и нырнула.

Практически невесомые, египетские стрелы падали на воду и оставались безвредно покачиваться там, неспособные затонуть.

Ненадолго вынырнув, чтобы вздохнуть, девушка увидела, как к ней направилась одна из триер — причем далеко не ближайшая. Ближайшие — выдвинулись вперед, перекрывая египтянам обстрел.

Подождав под их защитой, когда к ней подойдет этот корабль, Агниппа ухватилась за сброшенный с борта канат — и вскоре уже стояла на верхней палубе.

Она снова среди эллинов!

Чьи-то заботливые руки набросили ей на плечи сухую хлену, кто-то сердобольно сунул в руки глиняную кружку со свежей водой… Она среди друзей!

Сделав пару глотков и немного придя в себя, Агниппа вернула кружку и осмотрелась. Первый, кого она увидела, был Мена.

— Мена! — радостно крикнула девушка, бросаясь к своему приемному отцу. — Спасибо, Мена!

— Благодари не меня, о царевна, — с лукавой улыбкой ответил старый советник. — А Атрида.

— Атрида?.. — изумленно распахнула глаза девушка.

— О-о, я хотел сказать — царя… — невинно уточнил Мена.

— Что?

Агниппа стремительно развернулась — и увидела Атрида, стоявшего во всем царском облачении. Замерев, он смотрел на нее с непередаваемым выражением и, не смея даже вздохнуть, ждал, что будет дальше.

Девушка страшно побледнела и несколько долгих секунд стояла, не шевелясь — а потом вдруг кинулась к нему, обняла… и разрыдалась у него на груди.

— Атрид! Боги! Ты жив… — сквозь слезы повторяла и повторяла она. — А он… Он сказал мне, что ты…

Все остальные слова потонули в новом взрыве рыданий.

После стольких треволнений сначала за любимого, а потом и за себя эти слезы были необходимой разрядкой. Агниппа рыдала и не могла остановиться, а Агамемнон нежно обнимал ее и покрывал поцелуями мокрые волосы девушки. Ему самому сейчас хотелось плакать.

Наконец она немного успокоилась. Рыдания сменились всхлипами.

— Ты… ты… почему ты ничего не сказал мне? Я бы поняла.

— Я так боялся, что ты не захочешь и видеть меня, что…

— Но ведь я же была неправа тогда, на площади, потому и злилась, — пытаясь улыбнуться сквозь слезы, призналась девушка. — В самом деле, не убивать же меня тебе было!

Он с улыбкой прижался лбом к ее лбу, и они оба негромко рассмеялись.

— А ты не считаешь меня легкомысленным… ну… из-за всей этой истории с переодеванием?

В глазах Агниппы сверкнул лукавый огонек.

— Нет. Знаешь, Агик, — нежно назвала она его ласкательным именем и, понизив голос, прошептала: — Если бы твой поступок не был глупым… я бы восхитилась им!

Это была ее маленькая месть, и они, не удержавшись, громко расхохотались.

В этот момент челнок с царской триеры доставил на борт египетских послов.

Рунихера, ставший, казалось, еще более надменным, вышел вперед и, на сей раз даже не поклонившись, бросил гневный взгляд на царя — и без предисловий, сразу, пошел в атаку:

— Я не понимаю, как вы осмелились обмануть нас, гнаться за посольскими кораблями, потопить два из них, украсть у нас дочь фараона и царевну Египта!..

Его всего трясло от негодования.

Агамемнон спокойно взглянул на него и ледяным тоном — в котором, однако, проскальзывала едва уловимая насмешка, — ответил:

— А я не понимаю, как вы осмелились украсть и силой увезти царицу Греции и мою жену!

Агниппа вздрогнула и, приоткрыв рот, изумленно воззрилась на Атрида. На Мена эти слова произвели не меньшее впечатление. А Атрид как ни в чем не бывало невозмутимо продолжил:

— Я крайне возмущен вашими разбойничьими действиями. Так и передайте Нефертити. А теперь ступайте!

— Царь!..

Глаза Агамемнона гневно сверкнули, и он жестом велел послу умолкнуть.

— И скажите спасибо, что я вообще оставил вас в живых за похищение царицы!

Рунихера и Кахотеп наградили владыку Эллады злобными взглядами — и спустились в ожидавший их челнок, чтобы вернуться на свой корабль.

Атрид с улыбкой повернулся к Агниппе.

— Ведь ты согласна, любимая?.. — спросил он, нежно глядя ей в глаза и беря ее руки в свои.

— Да, — тоже улыбнувшись, просто ответила девушка.

Конец второй части

[1] Идоменей приходился двоюродным братом матери Атридов, Аэропе. Его отцом был Девкалион, а ее — Катрей, которые были родными братьями, сыновьями критского царя Миноса и его супруги Пасифаи.

[2] Греческий парасанг равнялся 30 стадиям, то есть 5 340 метрам. Иными словами, два парасанга — 10 км 680 м.

[3] Палестра (ладонь) — древнегреческая мера длины, равная 7,714 см. Соответственно, две палестры равны примерно 15,5 см.

[4] 19 аттических талантов золотом равны примерно 50 кг.

Часть 3. Глава 17. Предатель

Часть третья

Реванш Нефертити

Глава XVII

Предатель

Корабли возвращались в Афины. В ее Афины, в ее Элладу. Когда триеры бросили якоря в Пирее, над притихшим морем уже разливался синий утренний сумрак. Агамемнон посадил свою возлюбленную на коня перед собой, и, въезжая в городские ворота, юноша и девушка уже могли любоваться показавшимся на горизонте солнцем.

Но Агниппа, уставшая от всех треволнений, ничем не любовалась. Она дремала в седле, положив голову на грудь Атриду.

Царь сам отнес свое «золотоволосое чудо» в лучшую комнату в гинекее[1] дворца и, уложив на кровать, тихо вышел — наказав рабыням быть готовыми и явиться по первому зову гостьи.