Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

Я вопросительно посмотрела на старших товарищей.

— Вам решать, — прогудел Тимофеев. — Эту фамилию носить только вам. Пока только вам, конечно.

— Но название клана общее, — напомнила я.

— Нас устраивает, — решил за всех Владимир Викентьевич.

Мы по очереди приложили руки к толстому коричневому листу бумаги, знаменуя основание нового клана. Конечно, у нас был небольшой перекос в целителей, с ущемлением всех других направлений, но надеюсь, это временно…

С листка вспорхнули четыре вестника и сразу же разлетелись.

— Куда они? — спросила я.

— Как это куда? — удивлённо ответил регистратор. — Один в императорскую канцелярию, остальные — к главам ваших бывших кланов.

— Почему тогда четыре? На нас с Владимиром Викентьевичем хватило бы одного. Бывшая глава-то одна, — заметила я. — А так напрасная трата магии выходит. Нерационально.

— Положено на каждого отдельный вестник.

Я хотела спросить ещё что-то, но тут Владимир Викентьевич потянул меня за рукав и сказал тихо:

— Пойдёмте же, Елизавета Дмитриевна. Вскоре появится обрадованная Фаина Алексеевна, и когда это случится, вам лучше находиться на защищённой территории университета.

Глава 29

Фаина Алексеевна не заставила себя долго ждать. Мы даже толком не успели обсудить стратегию действий новосозданного клана. Так только сообщили Тимофееву, что утерянная методика Седых вовсе не утеряна, а лежит вот в этом саквояже, а внучка и наследница методики по силе магии может её без проблем реализовать. Разумеется, когда подучится, а не прямо сейчас.

Тимофеев вцепился в листочки, как утопающий в спасательный круг, и начал жадно их читать, время от времени что-то коротко спрашивая у Звягинцева. Тот охотно отвечал: видно, за прошедшие годы изучил бумаги вдоль и поперёк, только использовать не мог. Самое обидное, что я не понимала ни ответов, ни вопросов, хотя они оба говорили на русском и знакомыми словами. По отдельности знакомыми, но складывавшимися в нечто неудобоваримое. Наконец Тимофеев выдохнул:

— Это же золотое дно, вы понимаете, Владимир Викентьевич?

Стало ещё обиднее, поскольку это моё «золотое дно», а я в этом ни бельмеса не смыслю. С другой стороны, я пока даже не студентка первого курса. Может, к тому времени, когда это дно наконец позолотеет, я стану высококлассным специалистом по целительству?

— Разумеется, Филипп Георгиевич, — довольно кивнул Звягинцев. — Поэтому я подумываю присматривать такой дом, чтобы на первом этаже можно было разместить лечебницу. Ну а на втором мы будем жить с Елизаветой Дмитриевной.

— С Елизаветой Дмитриевной? — удивлённо уточнил Тимофеев.

— Елизавета Дмитриевна, вы же не откажете старику в этакой малости? — спросил Звягинцев. — Конечно, сначала нужно было узнать, согласны ли вы, а уж потом строить планы. Вдруг у вас остались плохие воспоминания от проживания в моём доме, и вы не согласитесь составить мне компанию.

— Что вы, Владимир Викентьевич? — растроганно сказала я. — У вас чудесный дом. И мне было там очень хорошо, и если бы не Фаина Алексеевна…

Закончить я не успела, потому что из коридора послышался приближающийся стук каблуков, и лишь мы сгребли все бумаги назад в саквояж, в лабораторию влетела разгневанной фурией упомянутая княгиня. Вот уж точно по пословице: помяни чёрта — он и появится. Полы расстёгнутой шубы метались как языка пламени, ноздри раздувались, а взгляды… Если бы взглядами можно было убивать, сначала пал бы Звягинцев, потом Тимофеев, а уж последней пригвоздили бы к полу меня. Не чтобы помиловать, а чтобы вволю поиздеваться перед смертью. Но глазами убивать она так и не научилась, поэтому княгиня отвернулась от меня и обрушила гнев на обоих целителей.

— Лиза ещё ребёнок, — патетически воскликнула она, воздев руки к потолку. За ними я следила весьма внимательно, готовясь сразу поставить щит. Что-что, а такие плетения в учебнике для военных были намного лучше бытовых, так что существовала вероятность, что я прикрою и себя, и остальной мой клан. — Но вы! Вы взрослые ответственные люди! Как вы могли пойти на поводу у ребёнка, который пока ещё не отвечает за свои поступки?

— При регистрации подтвердили мою состоятельность как члена общества, Фаина Алексеевна, — ехидно заметила я. — Или вы подвергаете сомнению решения Императорского учреждения?

— Несамостоятельный ребёнок — это точно не про Елизавету Дмитриевну, — со смешком ответил Тимофеев, заслужив весьма неодобрительное фырканье княгини. — Конечно, она пока очень юна и не знает многих тонкостей, но в некоторых вопросах и вам фору даст, Фаина Алексеевна.

Фору бабушке я бы не давала ни в каких вопросах: ей только кончик хвоста подставь — без задницы останешься.

— Лиза, и чего тебе не хватало? — неожиданно повернулась ко мне княгиня. — Я даже согласилась на твою учёбу и проживание тут. Полностью всё оплатила, а ты… ты выказала чёрную неблагодарность.

— Вы это сделали вынужденно, Фаина Алексеевна, — напомнила я, недоумевая, зачем ей разыгрывать эту роль скорбящей о непутёвой внучке бабушки. — Чтобы не потерять лицо как главы клана.

Владимир Викентьевич еле заметно хмыкнул и удостоился неприязненного взгляда княгини.

— Думаете, поднимитесь на наших клановых секретах? — прошипела она.

— Боги упасите, Фаина Алексеевна, — замахал Звягинцев руками. — У нас свои есть, нам хватит. Да и нет у Рысьиных целительских секретов. Все, что были, — мои.

— Ну будет, Лиза, поигралась во взрослую жизнь, и хватит, — неожиданно заворковала княгиня, становясь даже внешне похожей на настоящую бабушку. — Ты же понимаешь, что одной тебе не выдержать давления. Что ваш клан? Мелочь же. Предлагаю сразу слияние, и все будут довольны.

— Позвольте! — возмутился Тимофеев. — Я точно довольным не буду!

— Да кто вас спрашивает? — презрительно вздёрнула бровь княгиня, мигом смахнув маску ласковости. — Это внутриклановое дело. Можно даже сказать, глубоко внутрисемейное. Я прочила Лизу в наследницы, готовила её, как могла, и вдруг этакий фортель. Столько денег на неё было потрачено, столько сил и времени — а в ответ чёрная неблагодарность! Боги мои, Филипп Георгиевич, вы не представляете, с кем вы связались. Она же вас точно так же использует и выбросит на обочину жизни.

На последней фразе княгиня вытащила белейший накрахмаленный платок и приложила к глазам, показывая силу своей скорби. Получилось у неё не очень — наверное, потому что ни единой слезинки не появилось из её сухих злых глаз.

— Ой, бабушка, это когда вы успели на меня так потратиться? — нарочито удивилась я. — Когда я жила с мамой, вы нам не помогали. Говорили, что из-за нелюбви к невестке. Когда мама умерла, я жила у Владимира Викентьевича, а вы особо мной интересовались, только в вопросе, как бы поскорей замуж выдать. Пришлось от вас бежать, даже гимназию не окончив. А что учёбу оплатили в университете, так на то ваше желание было, я бы без этого прекрасно обошлась, у меня направление было от армии. Кстати, — оживилась я, — вы же можете эти деньги вернуть. Обратитесь в канцелярию, вам не откажут.

Фаина Алексеевна злобно на меня зыркнула. Не вынесла того, что порчу её облик при посторонних.

— Откажут, — кашлянул Филипп Георгиевич, чуть смущённый сценой нашей «взаимной любви» с родственницей. — Деньги были уплачены за вашу учёбу, но вы теперь не член клана Рысьиных, Фаина Алексеевна над вами воли не имеет и не может решать, учиться вам или нет.

— Вот как? Тогда, наверное, я могу эти деньги забрать и вернуть?

— Не стоит, — высокомерно бросила княгиня. — Мы, Рысьины, не крохоборы. Что было дадено, пусть остаётся. Но более, Лиза, ты от меня не получишь ни помощи, ни поддержки.

Эти слова звучали бы весомей, получай я ранее от неё помощь или поддержку. А так для меня не изменилось ровным счётом ничего. В этом вопросе, разумеется. А вот власти надо мной бабушка уже не имела. Но очень хотела, поэтому, смирив свой нрав, она ещё добрых полчаса улещивала меня и моих соклановцев влиться в дружную рысьинскую семью, обещая множество преференций и даже прекратив угрожать, что было на неё вовсе не похоже. Впрочем, соглашаться мы не собирались, и до визитёрши это наконец дошло.