Жестокие наследники - Оливия Вильденштейн

— Я не знаю. Может быть, потому, что это то, в чём мы лучше всего разбираемся. Выводим друг друга из себя.

Мои глаза расширились, а его сделали прямо противоположное.

— Чем я тебя когда-либо выводила из себя? Я избегаю тебя, когда могу. Я редко обращаюсь к тебе без крайней необходимости.

Его ноздри раздулись.

— Просто оставь это, ладно? И постарайся не мурлыкать и не петь, чтобы, если поблизости есть кто-то ещё, мы могли заметить его первыми.

— Я не собиралась петь, — пробормотала я. — Кстати, когда я в последний раз пела?

— Когда ты одевалась в гостинице.

— Ах да. Когда ты заподозрил, что я мертва, и просто должен был проверить.

Он продолжал идти, продолжая хмуриться. Не на меня, хотя я не сомневалась, что он представлял себе моё лицо на каждом клочке мха, который он топтал.

Я набрала темп, он ускорился. Багва.

Мы шли так, я отставала, пока не достигли Ущелья Порталов. Он поднял руку и дотронулся до самого нижнего. Когда его пальцы прорезали его насквозь, как будто он был не более плотным, чем облако, моё разочарование в этой фальшивой Неверре возросло ещё больше. Он просунул руку ещё в пару иллюзорных дверей, прежде чем отказался от своих поисков, чтобы открыть настоящий. Куда бы это нас всё равно привело? Ничего хорошего, можно было не сомневаться.

Вдалеке что-то блеснуло. Я прищурилась, пытаясь разглядеть, что бы это могло быть, но затем дребезжащий звук, который я так хорошо знала, заставил мой взгляд опуститься к ногам, к крошечным, покрытым перьями тельцам, извивающимся между ними.

— Вот дерьмо, — услышала я бормотание Римо.

Он что-то бормотал, потому что я только что наступила на гнездо только что вылупившихся микосов, и какие-то рептилии тоже ползали по его ботинкам? Одна из змей подняла свою плоскую голову и зашипела на меня, высунув раздвоенный фиолетовый язык. К счастью, это был подросток. Поскольку языки микосов были такими же длинными, как и их тела, язык взрослого дотянулся бы до меня.

— Как же ты их не заметила, Трифекта?

Сейчас совсем не время затевать ссору.

— Может быть, потому, что они точно такого же оттенка, как мох, а не черные, как в Неверре, — огрызнулась я, когда микос большего размера скользнул между моими ботинками.

Поскольку их хвосты внешне походили на их головы, чтобы сбить с толку врагов, я наблюдала за намёком на язык, который они никогда полностью не вытаскивали. Конечно же, змей бросился на меня, и я отшатнулась назад, мой ботинок перекатился через какое-то тело. Существо зашипело, затем ударило меня по ушной раковине. Взвизгнув, я развернулась и прыгнула, больше не беспокоясь о том, что раздавлю змей, и, чёрт возьми, я раздавила нескольких. Они размножались, как бактерии, поднимаясь из самой почвы.

Добравшись до Римо, я прижалась к нему спиной и уставилась на скользкую яму. Глупый мир, блокирующий власть. Микос ненавидел жару, так что моя калини пришлась бы как нельзя кстати.

— Есть какие-нибудь блестящие идеи, Фэрроу? Потому что у меня весь огонь погас.

— Как насчёт того, чтобы воспользоваться витой, Трифекта?

Мой взгляд упал на ладонь. Дерьмо. Почему я раньше об этом не подумала? Я вызвала пыль и превратила её в широкий меч. Я схватила его здоровой рукой и стала размахивать, аккуратно разрубая покрытые шипами тела. Однако всякий раз, когда я убивала одного, шестнадцать, казалось, восставали.

— Есть ещё какие-нибудь идеи?

— Беги.

— Куда?

Они были буквально повсюду. Это было так, как если бы сам мох превратился в змей.

— В калимбор.

— А что, если там их полно?

Я взмахнула мечом, обезглавливая микоса, чья плоская голова была на одном уровне с моим горлом.

— Нам пора возвращаться к поезду.

— Лес ближе.

Он был ближе. И мне всё ещё не нравился план Римо, но я никоим образом не могла бежать в другом направлении, нежели он.

— На счёт три…

Пока он считал, я тихо напевала. Мои нервы были на пределе, и дыму от их кипения требовался аварийный люк.

— Два.

Дребезжание, казалось, стихло, или, может быть, мне было трудно расслышать его из-за моей неистовой, гортанной мелодии.

Это была песня, которую я услышала в человеческом клубе год назад. Я подумала, что это суперкруто, и пошла к дроиду-диджею послушать. Мой энтузиазм заставил его сыграть эту песню так много раз в тот вечер, что к тому времени, когда мы покинули клуб с Суком, Джией и легионом телохранителей, приставленных ко мне на время моих земных путешествий, я запомнила каждую ноту.

Микосы покачнулись, а затем их плоские головы шлепнулись прямо на землю. Я перестала петь, забеспокоившись, что нас ждёт нечто худшее, чем нападение рептилий.

— Амара, продолжай петь.

Я оглянулась на Римо, осознав, что всё ещё прижимаюсь спиной к его спине. Разве мы не должны были бежать? Неужели он сказал что-то одно, а я пропустила это мимо ушей?

Дребезжание началось снова.

— Пожалуйста, — настаивал он.

Мой рот распахнулся, и я издала громкий звук, который никоим образом не был мелодичным. Плоские головы, которые было оживились, застыли. Я изменила объём воздуха, выходящего изо рта. Головы микосов начали дрейфовать, как гроздья мальвы, оседая на землю или на щипы их приятелей.

— Что теперь, Римо Фэрроу? — пропела я.

— Мы всё ещё бежим, но что бы ты ни делала, не прекращай петь. Сначала убери меч. Я не хочу, чтобы ты потеряла его, и тебе пришлось копаться в змеиной яме.

Продолжая свой безумный напев, я сжимала рукоять своего оружия до тех пор, пока оно не дематериализовалось и не растаяло обратно в моей ладони.

— Готова?

— Нет, — пропела я.

Он фыркнул, а затем хлопнул меня по руке. Мы пустились бежать, скользя по трубчатым телам, щипы хрустели под крепкими подошвами наших ботинок. Чудом никто из нас не поскользнулся. Ещё более удивительным было то, что ни один из микосов не отреагировал на то, что его растоптали. Мы добрались до калимбора, когда я запела припев. Римо рывком распахнул бирюзовую дверь, встроенную в основание дерева, и мы ворвались внутрь ствола.

— Подожди. Не закрывай его, — пропыхтела я между двумя куплетами, опасаясь, что мы снова можем оказаться запертыми.

Он закрыл.

— Римо! Что, если она больше никогда не откроется?

— Я бы предпочёл застрять здесь, чем там. Кроме того, мой дедушка — творческий человек. Уверен, что он запрограммировал новый метод пыток в этой камере.

Тем не менее, я высвободила руку из его хватки и попробовала открыть дверь. Защёлка открылась, и петли сработали. Когда раздвоенный язык просунулся в маленькую щель,