Когда падает небо 1. - Алиса Чернышова
Причём сделала она это самым неприятным из возможных способов: нырнула с головой в чёрную, холодную, стремительную воду.
Под водой не было ветра, что всего лишь логично. Но для Киры, каким-то образом успевшей привыкнуть к постоянной защите родной стихии, отсутствие воздуха стало большим ударом. Притом не потому, что она не могла дышать (как показала практика, местные вещие птицы, или кем она там была, вполне могли бы нырять без акваланга), а в том, что она не могла раскинуть воздушных крыльев… Зато в наличии была тьма, глубокая и вязкая, взывающая множеством голосов. Тут она была громче, сильнее, состояла из множества лиц и масок, и Кира чувствовала, как сознание затапливает этой безжалостной, холодной, оставляющей за собой лишь пустоту чернотой…
В этой тьме её не существовало; ничто здесь не могло существовать, опутанное паутиной не-жизни. Она была лишь сосудом для чужой воли, голосом для чужих голосов, тенью множества чужих теней. Она пыталась рваться к поверхности, но тело было таким холодным, таким тяжёлым, и…
Рывком кто-то вытащил Киру из воды.
В тусклом свете одного-единственного магического фонаря лицо Эмилии казалось жутковатой восковой маской. Она выглядела застывшей, и только глаза смотрели цепко, оценивающе и как-будто… со страхом?
Чего это она боится?
Она боится, что ты растворишься, птенчик.
Таким, как ты, знаешь ли, стоит избегать глубоких омутов.
Почему?
Потому что тут тебя ждём мы.
Потому что мы будем откусывать от тебя кусок за куском, пока не останется ничего, кроме подходящего сосуда.
Потому что ты — чернильное пятно, которое легко растворится в воде.
Потому что твои перья очень быстро намокают в воде. Потому что тебя нет и никогда не…
Хватит.
Тогда заставь нас замолчать.
Потрясающе.
— …вы меня слышите? — что она определённо слышала, так это всё усиливающийся страх. Никто другой не смог бы его различить, пожалуй: Эмилия всё же была, кем была. Однако, Кира обнаружила, что страх стал для неё чем-то очень явным, очевидным, как ни скрывай. Она чуяла его на в воздухе, на кончике языка, и на коже.
Страх был вкусным… И эта мысль вызывала очень смешанные чувства.
Чувства, от которых тьма, разжавшая было свои объятия, снова сгустилась вокруг.
— Ответьте!
Кира задумчиво посмотрела на женщину с печатью Предвечной, что стояла перед ней. Ответить? Как она смеет спрашивать? Ну, если ей так хочется ответа…
Голоса, отчаянно жаждавшие быть услышанными, хлынули женщине навстречу, ориентируясь на запах страха.
Женщина покачнулась, но устояла на ногах.
А неплохо. По крайней мере, она не столь недостойна, как казалось на первый взгляд.
— Госпожа… ответьте мне вслух.
Ах да. Говорить по-человечески.
Так скучно.
Но, если уж женщина напротив сумела вынести её настоящий голос, она, так и быть, ответит этим дурацким, человеческим, которым на самом деле совершенно ничего нельзя сказать.
— Я слышу тебя.
Голос оказался хриплым и совершенно чужим, он царапал гортань, как когти… Но звучание собственного голоса помогло Кире вспомнить.
Ох, проклятье.
— Что это было? — прошептала она, чувствуя, как её начинает бить крупная дрожь.
— Подземная река, — ответила Эмилия, взглядом намекая Кире, что настоящие ответы на свой вопрос она получит позже. — Мы нашли её, и это везение. Теперь всё, что нам необходимо сделать — идти по течению.
— Нашли, говорите? Да человек едва не утонул! — возмутилась Марша. — Мы могли бы “найти реку” более традиционными способами, если бы вы не зациклились на экономии. У нас достаточно световых артефактов!
— Достаточно? — скривилась Эмилия. — Да побойтесь богов! У нас ничего не достаточно! Мы должны экономить всё! Неужели сами не понимаете ситуацию, в которой мы оказались?
— Серьёзно? — набычилась Марша. — Я не понимаю ситуацию? Хватит вести себя, как будто вы тут самая умная! Ещё раз повторяю: пани Мирра чуть не утонула из-за вашей экономии. Вы ждёте, пока кто-нибудь сломает ногу? По вашему мнению, у нас тут недостаточно больных?
— По-моему, недостаточно. Прямо сейчас я думаю, что ещё одна сломанная рука была бы очень кстати. Точно не хотите меня порадовать?
— Ах ты… Уилмо!! Скажи ей!
Кира прикрыла глаза.
Противостояние между Эмилией и Маршей, в перекрестье которого постоянно оказывался несчастный Уилмо, понеимногу превращалось в константу их групповой динамики.
Кире было всё равно. Её трясло от холода, и вокруг кружился туман. Чем закончилась перебранка, она не стала даже вслушиваться.
— Кира? — тихий голос, за которым она привыкла следовать последние месяцы, пробился сквозь пелену равнодушия. — Ты в порядке?
Ну не идиотский ли вопрос? Лео, от любви тупеют, но всё же не настолько.
— Да, — сказала она равнодушно.
Чем бы ни был этот самый “впорядок”, по её собственным ощущениям, она была от него так далеко, как только возможно.
* * *
Дальше они шли вдоль реки.
Саму дорогу Кира помнила смутно, урывками. Холод, разговоры на фоне, из которых она не могла разобрать и слова, тьма, накрывающая с головой, и убаюкивающий шелест подземной реки.
Давно, в прошлой жизни, теперь казавшейся просто сном, Кира любила читать.
Как человек, весьма опытный в таких вопросах, она прекрасно знала: на самом деле, на этом свете не так уж много сюжетов… Грубо говоря, возможно, сюжет и вовсе всегда один, просто с вариациями. Но, если смотреть чуть более широко, то можно сказать, что каждая история (и каждая человеческая судьба) — отражение какого-нибудь банального сюжета. Ну, или нескольких закольцованных сюжетов.
Очень многое о людях может рассказать их любимый сюжет; в этом смысле Кира всегда верила в сказкотерапию. Для неё, пожалуй, одним из фаворитов всегда была история с зёрнами граната.
Когда-то, когда Кира была очень юной и очень тупой, ей думалось, что это сказка о любви и соблазне, вариация на тему красавицы и чудовища, история вынужденного и нежеланного брака, в котором зародилась любовь, история жизни, побеждающей смерть… Позже, чуть повзрослев, она сделала для себя вывод, что романтическая часть этой истории строится скорее на стокгольмском синдроме, если вообще имеет смысл видеть там романтику. Но сказка в целом всё ещё очень хороша, а образ гранатовых зёрен неизменно поэтичен.
Теперь Кира плыла в полусне, и рядом несла свои воды узкая горная речушка, которая иногда казалась безмерно широкой, пылающей зелёным огнём там и тут. Порой Кира видела фонари на носу лодки… Конечно, там не было и не могло быть никакой лодки. И широкой реки. Но Кира думала, что эта подземная река станет её личным Стиксом. Теперь она знала точно: сказка о гранатовых зёрнах — это история взросления и знакомства с тьмой, запятнанности и неизбежности падения
