Моя милая ужасная невеста (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна
Откуда мне было знать, что овсянка имеет свойство раздеваться во время варки? Какая, оказывается, бесстыдная крупа!
Снадобья Закари принял безропотно. Видимо, смирился с бесправной ролью больного, съехал по подушке и без сил прикрыл глаза. Хотелось верить, что послушно усваивал еду, а не составлял мысленное завещание.
Вечер и ночь выдались дивные! Порошки не помогли облегчить лихорадку, и Зак горел. Он больше не сопротивлялся ничему: ни холодным салфеткам на лбу, ни влитому в рот из отмытой ложки витаминному снадобью, ни даже намазанному на лицо составу от зуда, попахивающему сельдереем.
Под утро жар начал постепенно спадать. Я позволила себе сходить в ванную, переоделась в одну из рубашек Закари и решила, что секундочку полежу на соседней подушке, чтобы не нестись из гостиной и не проверять его каждые десять минут… В сознание вернулась резко, от ощущения, что проспала что-то крайне важное.
В окна заглядывало прозрачное осеннее солнце, нежданное после затянувшейся непогоды. Бледный свет ночника растворился в его лучах. Зак спал на спине, закинув руку за голову. Он по-прежнему выглядел ужасно больным. Лихорадка прошла, но хворь никуда не делась.
Привстав на локте, я сняла высохшую салфетку с его лба и с превеликой осторожностью легонечко прикоснулась ладонью. Торстен резко раскрыл темные глаза цвета переспелой черешни. Некоторое время в гробовом молчании мы смотрели друг на друга.
Внезапно его зрачки расширились, на горле сократился кадык. Рука над головой сжалась в крепкий кулак, на запястье напряглись мускулы. Казалось, усилием воли Зак удерживал себя от соблазна проверить, насколько тонок батистовый покров, прятавший мое тело. А мне внезапно приспичило, чтобы он действительно проверил…
— Жар спал. Хочу умыться, — без пауз пробормотала я и откатилась на другой край кровати. — Тебе еще нельзя в купальню. Надо, чтобы кожа поджила. Сейчас вернусь и помогу обработать пятна мазью…
— Марта, — тихо позвал Закари.
— Что? — быстро оглянулась я. — Принести воды или?..
— Открой, пожалуйста, комод, — перебил он таким вежливым тоном, что я моментально прикусила язык и пошлепала к комоду.
— Какую полку?
— Верхнюю.
Именно так и поступила. Выдвинула верхний ящик, из которого ночью, не глядя, выудила рубашку, и спросила:
— Что тебе достать?
— Штаны.
— Какие? — придирчиво уточнила я.
— Любые! — в его голосе внезапно прорезалось раздражение. — Просто достань штаны и надень их!
— Да я в них утону!
— Тем лучше, — прошептал он, прикрыв глаза ладонью.
— Кто ты, святой брат, ни разу не видевший женских коленок? — скривилась я и, задвинув ящик, ушла в ванную.
Не знаю, что за приступ благочестия случился у Закари, но я оделась в академическую форму, и в спальню вернулась исключительно приличная: в брюках и рубашке. Осталось нацепить драконий медальон, и хоть сейчас на практикум по темным искусствам. Тот как раз начинался через полчаса. Накануне я предупредила Эмбер, что скорее всего не появлюсь занятиях, и подруга обещала прикрыть меня перед деканом.
— Надеюсь, теперь мой вид достаточно скромен, господин Торстен чтобы помочь вам с мазью от пятен? — спросила я. — Вставай. Давай лечиться.
Он что-то пробормотал себе под нос, но сел на кровати и спустил ноги на пол.
— Снимай рубашку, — деловито скомандовала ему, взяв с подоконника жестяную банку с мазью. — Сейчас полечимся и пойду добывать нам завтрак.
— Опять будешь готовить? — насторожился Закари, только начав раздеваться.
— Не мечтай.
— Еще много осталось каши? — его голос дрогнул.
Целая кастрюля, но полагаю, мне просто не удастся расковырять овсяные топи и не лишить этот дом последней столовой ложки.
— Вчера я устроила особый сервис для больного, помирающего от лихорадки, — пояснила я. — Сегодня ты не помираешь, поэтому не буду тебя сильно жалеть и принесу еду из таверны.
— Спасибо, — искренне поблагодарил он, кажется, испытав такое облегчение, что должен был вмиг исцелиться просто от радости.
К сожалению, радость от ветряной оспы не лечила, а только витаминная настойка, пахнущая сельдереем мазь и время.
Закари стянул рубашку одним гибким движением и, поднявшись на ноги, повернулся спиной со сложным рисунком на лопатке. При взгляде на него сестра милосердия во мне мгновенно померла. Невозможно в принципе строить из себя «сестру», когда смотришь на красивую мужскую татуировку.
Я зачерпнула мазь и для чего-то предупредила:
— Начинаю.
Прозвучало странно, вроде как объявила: «на старт, внимание, марш». От первого прикосновения Закари вздрогнул.
— Больно? — Я быстро отдернула руку.
— Мазь холодная, — ответил он и добавил ворчливо: — Руки тоже.
— Не обмерзнешь!
Прикасаться к обнаженному телу Торстена оказалось неожиданным опытом. В замешательстве легкими касаниями я намазала ему спину там, где было необходимо. Зачем-то почесала себе нос, чуток обмазала заодно себя липкой пахнущей сельдереем гадостью и под благовидным предлогом сбежала умываться ледяной водой, оставив больного наедине с жестяной банкой мази.
День прошел тихо и невыразительно: между приступами жара у Закари и моими приступами немедленно привести его в чувство жаропонижающим порошком. По дороге в таверну я тишком избавилась от испорченной кастрюли вместе с кашей, а по возвращении убрала кухню, насколько хватило таланта домохозяйки.
Торстен отсыпался, пил снадобья и послушно подставлялся под мазь. Один раз не выдержал и попросил почесать спинку. Пришлось пригрозить, что опутаю его магической сетью и прикую кровати.
— Серьезно? — Он посмотрел на меня над плечом.
Судя по тому, как заинтересованно блестели темные глаза, мысль ему импонировала.
— И тебе не понравится! — уверила я.
Следующим утром он встал как огурчик. В смысле, чуток зелененький и в пупырышках. На предложение намазать эти самые пупырышки бриллиантовой зеленью, чтобы совсем походить на огурец, Торстен глянул на меня, как голодный дракон на упитанную жертву. Стало ясно, что побочного эффекта в виде нормального чувства юмора ветряная оспа не давала, и стоит куда-нибудь смыться, пока мы друг друга не загрызли. Такой кровожадный огурец, право слово!
— Жар ушел, с банкой мази ты знаком, съезжу в общагу за чистыми вещами, — быстро предложила я. — Через пару часов вернусь. Не смей мыться!
Торстен потемнел лицом и упрямо поджал губы. Точно капризное дите, честное слово.
— Все равно воздержись, — отсоветовала я.
За два часа вернуться не удалось — пришлось сходить на последние лекции. Как сказала Эмбер, скоро однокурсники решат, что главная ведьма бросила учебу фактически на финишной прямой, и декан на радостях вывесит на доску приказ об отчислении. Согласна полностью! Нельзя дарить людям ложную надежду.
В апартаменты я входила по-хозяйски, открыв дверь прихваченным утром ключом — все равно Торстену нельзя высовываться на улицу, и обнаружила его в кухне. Дверцы всех шкафчиков были открыты, а сам Закари, сидя на корточках что-то искал в кухонной тумбе.
— Привет? — с вопросительной интонацией произнесла я и поставила на кухонный прилавок сумку с едой из студенческой столовой.
Все сугубо диетическое: супчик, овощи, пресловутая кашка и мясо. Вареное, а не жареное. Не то чтобы больным ветрянкой был противопоказан сочный стейк с кровью, но в нашей столовой таких изысков просто не готовили.
— Ты не в курсе, где кастрюля? — спросил Закари, поднимаясь, и невольно я заметила, что болячки от ветрянки, практически сошли с его лица. — Она исчезла.
— Зачем она тебе? — напряглась я.
— Хотел избавиться от овсянки. Или овсянки больше нет?
— Кастрюли у тебя тоже больше нет, — осторожно призналась я, начиная подозревать, что посудина очень ему ценна. — Она какая-то особенная?
— Особенная, — согласился Торстен. — У нее две ручки.
— Как и у всех кастрюль.
— Что с ней случилось? — осознав тщетность поисковой кампании, Закари поднялся.
