Карен Монинг - За горным туманом
Гора Брахир возвышалась над этой долиной, ее контур был туманно-голубым и пурпурным на фоне бледного неба. Хок опустился на сиденье поверх одного из больших камней возле кругового костра и сидел в молчании, это была именно та черта его характера, которая расположила к нему это племя цыган.
Появилась женщина и поставила две дымящихся чашки, перед тем как оставить двух мужчин сидеть в компанейской тишине.
Старый цыган задумчиво отпил своего напитка, и только когда он закончил пить его, он снова взглянул на Хока.
— Вы не любите наш кофе? — спросил он, заметив, что Хок не прикоснулся к своему напитку.
Хок мигнул.
— Кофе? — Он посмотрел в чашку. Жидкость была густой, четной и дымящейся. Запах был горький, но привлекательный. Он сделал глоток. — Это вкусно, — в задумчивости заявил он. С добавлением корицы, и покрытый взбитыми сливками, этот напиток будет восхитительным. Не удивительно, что он ей нравится.
— Это девушка, не так ли? — Слабая улыбка появилась на лице старика.
— Ты всегда видишь меня прямо таки насквозь, Рушка, мой друг.
— Я слышал, что ты женился.
Хок пронизывающе посмотрел на своего старого друга.
— Почему вы не пришли, Рушка? Когда она заболела, я послал за вами.
— Нам сказали, что это был каллаброн. У нас нет лечения от такого яда, — сказал старик. Рушка переместил свой взгляд в сторону от настойчивого взгляда Хока.
— Я думал, что вы придете, даже если только для того, чтобы сказать мне это, Рушка.
Старик свободно взмахнул рукой.
— Это была бы впустую потраченная поездка. Кроме того, я был уверен, что у вас были более важные вещи, которым нужно было противостоять. После всего, она вылечилась, и все хорошо, что хорошо кончается, так?
Хок моргнул. Он никогда не видел, что его друг вел себя так странно. Обычно Рушка был учтивым и дружелюбным. Но сегодня тяжесть в воздухе была настолько ощутима, что даже дыхание, казалось, давалось с трудом.
И Рушка почти не говорил. Это само по себе было странным.
Хок потягивал кофе, его глаза задержались на процессии людей в дальнем конце долины. Если он хочет получить ответы, он просто должен задавать тут и там свои вопросы.
— Почему вы переместились сюда, Рушка? Вы разбивали лагерь на моем северном поле рядом с рябинами в течение многих лет.
Взгляд Рушки проследил за взглядом Хока и горечь наполнила его карие глаза.
— Ты пришел к Зельди? — внезапно спросил Рушка.
«Я не могу обручиться с Зельди», — сказал Хок этому человеку десять лет назад, когда он был обязан служить своему королю. Цыгане желали породниться и предложили свою самую красивую молодую женщину. Он объяснил, что это просто невозможно для него, жениться вот так, и в то время как Рушка понял это, то Эсмеральда не смогла. Зельди, как она называли ее, была в таком бешенстве от его отказа, что она быстро начала спать с одним мужчиной за другим, шокировав даже собственный либеральный народ. Цыгане не ценили девственность — жизнь слишком коротка для любого вида воздержания, что было одной из причин, по которой эти люди так интриговали его, когда он был молод. Ему было десять лет, когда он тайно увидел смуглую девочку-цыганку с бутонами грудей и розовыми сосками, которая занималась любовью с мужчиной. Два лета спустя она пришла к нему, сказав что настала его очередь. Ах, каким вещам он научился от этих людей.
— Мои пути с Эсмеральдой разошлись.
Стрик кивнул.
— Она сказала то же самое. — Рушка плюнул в пыль у его ног. — Затем она связалась с ним.
— С кем? — спросил Хок, зная, какой он получит ответ.
— Мы не называем его по имени. Он занят на вашей земле тем, что обрабатывает металл.
— Кто он? — настаивал Хок.
— Ты знаешь мужчину, которого я имею в виду.
— Да, но кто он на самом деле?
Рушка потер свой лоб утомленной рукой.
Да, с удивлением осознал Хок, Рушка определенно плакал.
— Есть ситуации, в которых даже цыгане не станут участвовать, не важно, сколько золота пообещать им за их услуги. Эсмеральда не всегда была мудрой. Мой народ приносит извинения, милорд, — тихо сказал Рушка.
Неужели весь мир сошел с ума? Удивлялся Хок, пока осушал до конца свой кофе. То, что сказал Рушка, совершенно не имело смысла. Внезапно его старый друг поднялся и обернулся, чтобы видеть поток цыган, движущийся вниз по долине.
— Что происходит, Рушка? — спросил Хок, рассматривая странную процессию. Это было похоже на какой-то цыганский ритуал, но если это было так, то Хок никогда не видел такого.
— Эсмеральда умерла. Она уходит в море.
Хок вскочил на ноги.
— Море! Это смерть для брудскар[23]. Для тех, кто предал свой народ!
— Так она и поступила.
— Но она была твоей дочерью, Рушка. Почему?
Плечи старика поникли, и Хок мог видеть боль в каждой линии его тела.
— Она три раза пыталась убить вашу леди, — наконец сказал он.
Хок был ошеломлен.
— Эсмеральда?
— Трижды. Стрелой и арбалетом. Рана, которую вы носите на руке, это наша заслуга. Если вы запретите нам появляться на ваших землях, мы никогда больше не омрачим ваших полей. Мы предали ваше гостеприимство и высмеяли вашу добрую волю.
Эсмеральда. Это вполне в ее духе. Но все же он не мог заставить уравновешенного, сострадательного и мудрого Рушку нести ответственность за ее действия. Нет, ни его, ни любого их цыган.
— Я никогда не буду стремиться запрещать вам появляться на моих землях; вы всегда можете свободно приезжать в Далкит-на-море. Ее позор — не ваш, Рушка.
— Ах, но это так. Она думала, что если твоя новобрачная умрет, ты будешь свободен, чтобы жениться на ней. Она была странная, хотя она была моей дочерью. Были случаи, когда даже я удивлялся темным вещам, которые были у нее на сердце. Но он привел ее к нам прошлой ночью, и при луне она призналась. У нас не было выбора, кроме как поступить с честью, которую мы должны отдать всем… вовлеченным сторонам.
И теперь процессия двигалась к морю, и каждый мужчина, женщина и ребенок несли белые рябиновые кресты, вырезанные и перевязанные и украшенные блестящими голубыми рунами.
— Что это за вид крестов, Рушка? — спросил Хок. За все свое время, проведенное с этими людьми, он никогда раньше не видел таких.
Рушка застыл.
— Один из наших ритуалов при такой смерти.
— Рушка…
— Я беспокоюсь о вас, как о родном, Хок. — отрывисто сказал Рушка.
Хок стоял в ошеломленном молчании. Рушка редко говорил о своих чувствах.
— Многие годы вы открывал свои двери для моего народа. Вы делали это со щедростью, принимали нас с достоинством и не выказывали осуждения, даже при том, что наши обычаи отличны от ваших. Вы праздновали с нами и позволяли нам быть теми, кто мы есть. — Рушка сделал паузу и слабо улыбнулся. — Вы — редкий человек, Хок. По этой причине я должен сказать все это, и рискнуть проклятием для моего народа. Остерегайтесь. Завеса тонка и время и место слишком близки здесь. Остерегайтесь, потому что кажется, что вы каким-то образом окажитесь посредине всего этого. Оберегайте с большой заботой тех, кого вы любите, и что бы вы не делали, не оставляйте их одних надолго. Безопаснее действовать сообща, когда это нависло над нами…
