Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова
Глава 31
Дядька Петр пресмыкался перед Гораном. Кидался в ноги и винился. Так и было задумано. Лепетал, что вовсе не местных людей имел в виду, разыгрывая пьеску, а показывал князя Ярослава, который хотел захватить Град, но был изгнан и погиб от укуса змеи. Если бы до конца пьеску показать позволили бы, то убедились бы, что пузатый купец, сунув ногу в обувку, закричал и помер.
Горан слушал и хмурился.
– Чтобы завтра привел своих кукольников в крепость, – самозваный князь положил сапог на плечо дядьки Петра, согнувшегося в низком поклоне. – Сам хочу рассудить, дозволить вам на моих землях кривляться или выдать плетей.
– А можно мы всей ватагой явимся? – ватажный командир в надежде вскинул голову. – За зиму много новых придумок выучили. Весь день веселить будем, лишь бы угодить светлому князю.
– Только рома с собой не берите, – Горан толкнул ногой так сильно, что дядька Петр повалился в пыль. – Тошно мне от них.
Мы с Зорькой переглянулись. Помнит, бзыря, как получил от нас камнем по голове.
Готовились к выступлению тщательно. Меня нарядили в шута, чтобы ненавистный князь не признал во мне рома, за которой гнался на кладбище. Игнату вручили в руки барабан, но рядить сильно не стали. Горан никак не мог признать в нем погибшего брата. Сильно отличался Игнат от Игоря и лицом, и статью.
Часть неумелых кривляться воинов оставили в деревне, которая после пожара так и не восстановилась. Они должны были прийти в крепость по первому знаку. Остальным приказали стеречь мост, что связывал земли Ратибров с городом. Если вдруг явится подмога, приказано было отбиваться.
Нас впустили в крепость, пересчитав по головам. Тщательно осмотрели музыкальные инструменты и прочее скоморошье снаряжение. Даже маленький нож не позволили взять. Боялись за свои поганые шкуры.
Привели в просторные, но мрачные палаты, где за накрытым столом сидели Горан и кое–кто из его прихвостней. Он ковырялся руками в еде, рвал на куски мясо и кидал псам, что крутились тут же. Выпив из кубка, рукавом богатого кафтана вытер рот и звучно рыгнул. Пальцы в жиру вытер о скатерть, что пестрела винными пятнами. Походило на то, что Горан трапезничал с ночи. Некоторые из его подельников спали тут же на скамьях, а некоторые и под столом.
Я сама чуть все не испортила, когда в палаты с подносом вошла моя сестра. Я вскрикнула, чем привлекла к себе внимание, но Игнат нашелся, стукнул по барабану и заставил смотреть на себя. Скоморохи не растерялись, заиграли–запели, поняв, что нужно исправляться.
А я не спускала глаз с Дарины. Исхудавшей, подурневшей, с синяком на пол–лица. Я сжала до боли зубы, поняв, кто поднимает на нее руку. И как сразу не догадалась, что Горан захочет кого-то из Беримиров оставить при себе? Наверняка через нее – единственную уцелевшую наследницу, объявил владения Беримиров своими. Она и была бы такой, если бы я сгинула.
Дарина робко села рядом с хозяином. Горан обнял ее за плечи. Но не ласково, а как вещь, которая принадлежит ему. Заставив посмотреть на себя, впился ей в губы поцелуем. Я видела, как по щекам моей любимой сестры текли слезы. И некому было за нее заступиться.
Кукольники сыграли пьеску, в конце которой змея жалила князя Ярослава, потом вступились с частушками скоморохи, их сменили ложечники и балалаечники, показывая мастерство владения нехитрыми инструментами. А я думала и думала, как дать знать сестре, что помощь близка. Не любила она Горана, взявшего ее себе насильно. Это было видно и потому, как Дара, кривившись, вытирала губы после поцелуя. Как зыркала зло, когда князь на нее не смотрел.
Ложечники стихли, когда в палаты влетели два черных воина. На их руках висел Егорка. Ему было поручено открыть заднюю калитку, выходящую на кладбище. Игнат знал крепость, поэтому указал все проходы, через которые нашим воинам можно было тайно проникнуть в стан врага. Напугай мы Горана своим войском, и он заперся бы за крепостными стенами. Пришлось бы брать твердыню натиском, во время которого многие полегли бы. Или морить бунтовщиков долгой осадой. Но нам нельзя было тянуть. Должны были управиться до зимы – такой срок поставила Добронега, ожидая возвращения своего отряда домой.
– Вот, валандай, шлялся по крепости без присмотра, – пробасил один из стражников, швыряя Егорку на пол. – Что–то вынюхивал.
– Я не вынюхивал, дядька, – загнусавил Егорка, вытирая разбитый нос. – Я гусли в обозе забыл, а какой я без них игрец? Через кладбище до обоза близко. Думал, одна нога здесь, другая там.
– Дай–ка ему наши гусли, – Горан костью, что обгладывал, указал Дарине на скамью. Там спал, подложив под щеку инструмент, местный гусляр.
Сестра встала неторопливо. Закинула за спину косу. Толкнув пьяного гусляра так, что тот свалился с лавки, взяла гусли и понесла к Егорке.
Я подошла ближе, помогла Егору сесть и шепнула, чтобы сыграл «Ивушку». На сестру глаза не поднимала. В шутовском облачении я походила на безусого отрока, а колпак с колокольчиками надежно закрывал рыжие волосы. Егорка понял и тренькнул измазанными в крови пальцами по струнам. Мой голос дрожал, но я упорно выводила песню, которую любила наша матушка.
Сестра, вновь занявшая место рядом с Гораном, посмотрела на меня только тогда, когда услышала слова, которых в песне быть не должно. В ее глазах светилось изумление. Да, мой голос был совсем другим, и я близко не походила на Ясну, но никто, кроме нас двоих, не знал, что наша мама сама придумала последний куплет. В нем иву не рубили на щепы, что всегда вызывало у нас Дариной слезы, а посадили рядом с ней другую – сестру. Чтобы росли вместе и вместе шумели листвой, поддаваясь ласковому ветру.
– Что с тобой? – недовольно глянул на Дарину князь. – Почему сопли на кулак мотаешь?
– Песня грустная, – ответила сестра, поднимаясь с места. – Выпить захотелось. Пойду–ка я в погреб, наберу пива свежего, холодного.
Она, обняв кувшин, прошла в двух шагах от меня. Глянула лишь раз, но я успела прошептать одними губами «Помоги». Она едва заметно кивнула. Никто из врагов не видел, как мы с сестрой переглядывались, все были увлечены кулачным боем, объявленным дядькой
