Комплекс крови (СИ) - Анастасия Ильинична Эльберг
Грег прикрыл глаза.
— Не уверен, что хочу слушать дальше.
— Сведя все данные задачи воедино, — продолжил доктор Карлин, проигнорировав слова собеседника, — полиция пришла к выводу, что юноша, о котором упоминала старушка, все же жил в особняке. В той самой подземной комнате. Более того — по описанию, которое она нам дала, он мог приходиться Роберту Смиту сыном.
— Вы хотите сказать, что люди из Ночного квартала … это его работа?
Марк наконец отпил из своей чашки и блаженно улыбнулся.
— Это чудесно, — прокомментировал он. — Отвечая на ваш вопрос, Грегори — нет, я так не думаю. Но что-то в этой истории не дает мне покоя.
— Тому юноше сейчас… около сорока, — быстро подсчитал Грег. — Если бы я провел детство в подвале, я бы сделал все возможное для того, чтобы убежать подальше. Почему он остался?
— Ответ заключен в вопросе, Грегори. Вы провели здесь детство. Вы не знаете другой жизни. Но повторюсь: я не думаю, что речь идет о сыне мистера Смита. На татуировки вы, конечно же, внимания не обращали?
— Насколько я знаю, нет. Но я спрошу об этом у детектива Нур. И передам ей детали нашего разговора. Большое спасибо за чай.
— Спасибо вам за то, что разделили его со мной. Надеюсь завтра увидеть детектива Нур в добром здравии.
Глава двадцать четвертая. Тристан
Зима 1985 года, Треверберг
В этом году снег выпал рано: в конце ноября уборочные машины уже расчищали улицы, а сегодня отец целых полчаса выкапывал свой автомобиль, ставший жертвой ночного бурана. Он живет по четкому распорядку: уходит из дома в половину восьмого утра, возвращается в шесть вечера. Роберт любит зимние сумерки: он взбирается на чердак и смотрит из маленького окошечка на то, как город постепенно погружается в темноту. На чердаке нет электричества, приходится зажигать старые восковые свечи, но они нравятся ему больше ламп, потому что источают приятный запах и бросают на стены причудливые тени.
Роберт вспоминает, что много лет назад, когда он был совсем маленьким, мама смешила его, устраивая театр теней. Она изображала то злого волка, то принцессу, то привидение, изгибая пальцы возле огонька свечи, и стена превращалась в сцену. Иногда Роберту кажется, что он помнит мамино лицо. Как-то раз он даже попробовал нарисовать его, но ничего не вышло. Все дело в том, что он никто. Отец часто напоминает ему, что он не заслужил и собственной жизни, не говоря уж о таланте художника. Отец говорит, что маму Роберт тоже не заслужил, и поэтому ее теперь нет.
Спрашивать о маме нельзя, но Роберт часто думает о ней. Что означает фраза «ее теперь нет»? Может, она носила чужое тело, как гостьи отца с татуировками, и ее приговорили к очищению? Роберт пытается представить, как выглядели татуировки мамы. Наверное, то был растительный орнамент. Он любит растительные орнаменты. Когда Роберт рисует чужие тела женщин, которых отец приводит домой, то над растительными орнаментами работает дольше прочих. В них много деталей, много теней, много тонкостей. Роберт старается как может, но отец недоволен. В его комнатке под особняком есть целая стопка альбомов — и ни в одном из них нет хороших рисунков. Иногда отец спускается к нему и подолгу изучает их. Больше всего внимания он уделяет чужим телам, а на тела, прошедшие очищение, даже не смотрит.
В такие дни Роберт тихо сидит на кровати и ждет, что отец скажет ему что-нибудь хорошее, хотя в глубине души знает: он этого не заслужил, потому что он никто. Отец занимается важным, серьезным делом: возвращает заплутавшим леди их истинный облик. Функция Роберта — запечатлевать деяния его рук, водить карандашом по бумаге. По сути, он сам — карандаш. Карандаш, который давным-давно затупился, и теперь им невозможно нарисовать что-либо путное. Поэтому он не заслужил даже собственного имени, и отец обращается к нему так же, как к себе. Роберт думает, что он полюбил бы свое имя, если бы оно у него было. Но зачем ему имя, если он никто?..
Сегодня нет ветра, и снег опускается на землю большими мягкими хлопьями. Роберту нравится смотреть на то, как они медленно ложатся на газовые фонари. Женщина ведет на поводке двух собак с золотистой шерстью. В руке она держит пакеты с логотипом супермаркета «Полная корзина». Пакеты праздничные, с припиской «Счастливого Рождества». Роберт напрягает память. Какое сегодня число? Двадцать второе. Рождество на носу. Если бы он был кем-то, ему подарили бы подарок. Давно, еще в ту пору, когда отец смотрел телевизор, Роберт видел рождественский фильм. Семья, собравшаяся за столом, носки, развешанные на камине в ожидании подарков от Санта-Клауса, полосатые тросточки-леденцы. Интересно, что в пакете у той женщины, хозяйки собак? Подарки для детей? А если у нее нет детей и семьи? Она могла купить подарок самой себе.
Роберт смотрит на снег и думает о маме. Он знает, что этого делать не стоит, потому что он будет плакать, но ничего не может с собой поделать. В книгах из библиотеки отца, которые он читает тайком, это состояние называют одиночеством. Если бы не книги, Роберт давно бы сошел с ума. Может, он уже сумасшедший? Разве он не понимает, что отец делает дурные вещи?.. Но отец не может делать дурные вещи. Он самый добрый человек на свете, потому что он позволяет Роберту жить в его доме. А еще он говорит правду. Будь у Роберта друзья, они говорили бы ему, что он талантлив, а за спиной смеялись бы над его бездарными каракулями.
Темноволосая леди тоже говорила, что он талантлив.
При воспоминании о темноволосой леди Роберт дергается, как от удара хлыстом по лицу. Он вспоминает ее глаза: карие, почти черные, с расширившимися от ужаса зрачками. И ее татуировки. Очень красивые, он давно не видел такой работы. Особенно ему понравился изумрудно-зеленый дракон на спине. Кожа у леди белая, как снег, тонкая, как изысканный фарфор. Роберт знает, что подглядывать нехорошо, и он хотел позвать отца сразу же после того, как пришел, но он увидел, как леди расстегивает пуговицы на своей блузке — и в него будто вселился злой дух
Конечно, так и было. Только злой дух мог заставить его смотреть на нее при
