А печаль холод греет - Дайана Рофф
Точно то же самое я чувствовала в своем сердце. Оно разлеталось на тысячи осколков, а я ничего не могла сделать. Просто смотрела на то, как оно разбивалось. А там – тысячи и тысячи осколков… только нового сердца не купишь. Оно навсегда разбито, даже если склеить его снаружи.
– Что сказал друг обиженного карлика? «Ну что ты обижаешься как маленький».
В комнату элегантно, с прямой спиной и приподнятым подбородком вошёл Элрой в бархатном алом жилете, в тёмно-красных джинсах и в белой рубашке, открывающей вид на его татуировки на руках. Он обворожительно улыбнулся и поцеловал мою руку, наклонившись вперёд: запах дорогого одеколона, кофе и железа дурманящим туманом проник в лёгкие.
– Хорошего утра, жестокая леди.
Я неуверенно улыбнулась ему, хотя собиралась привычно нахмуриться, но что-то не дало мне этого сделать: то ли лёгкое ощущение радости после перепалки моих товарищей, то ли королевский вид Элроя.
– Это ты меня назвал низким? – весело возмутился Ченс, туша сигарету о пепельницу.
– Даже Ричи выше тебя, – не желая спорить, любезно сказал Элрой.
– Мне всего пятнадцать, я ещё не успел вырасти! – хихикнул юноша.
– А мне девятнадцать лет, и я имею полное право попросить вас обоих сейчас уйти для того, чтобы поговорить с Делорой, – вежливо попросил блондин.
Ченс недовольно загудел, явно не желая меня покидать, но возражать не стал, как и Ричелл, которая молча, но с видимым напряжением покинула комнату вместе с моим… другом? Да, другом. После всего, что произошло, после того, как я потеряла маму, стоило ценить тех людей, что ценили меня саму. И называть их друзьями – самое меньшее, что я могла им дать, тогда как могла сделать для них куда больше. Но времени может уже не хватить…
– О чём ты хотел со мной поговорить? – немного устало спросила я.
– Для начала, жестокая леди, не хочешь ли ты переодеться? – Элрой приподнял мешок, который держал до этого в руках. – И заранее осмелюсь задать вопрос: что ты хочешь поесть?
– А что у тебя есть? – поинтересовалась я, уже давно догадавшись, что находилась в его доме.
– Всё, что захочешь, и абсолютно бесплатно, – заверил меня он.
– Jack Daniel’s и шоколадные шарики.
– Будет сделано.
Играючи расплывшись в улыбке, молодой человек вышел из комнаты, дав мне возможность переодеться без лишних глаз. Стараясь ни о чём не думать и не гадать, как сюда попала, зачем и почему, я вывалила содержимое пакета на свою большую кровать и обнаружила там свою бежевую кожаную куртку, чёрные джинсы и футболку с большим черепом и дьявольскими рогами. Переодеться было труднее – пулевая рана ещё не зажила, какие бы профессиональные врачи её не зашивали бы, и временами отдавала волнами боли, толстый слой бинта закрывал почти всю талию, делая меня не такой худой, тем более что за последние несколько дней я и вправду сильно похудела. «Как когда-то и моя мать», – подумала я и содрогнулась: не только от моральной боли, но и от страшного понимания того, что со мной происходило то же самое, что и с мамой. А её исход был…
Не самый лучший, да-да, мы все прекрасно помним об этом. Хватит вспоминать о матери и мучить себя болью! Лучше посмотри на этого горячего красавчика! А какие у него татуировки…
Заткнись.
Я невольно застыла, не зная, что думать по этому поводу, не то что ещё и что-то чувствовать. Да, Элрой был красивым, но эта красота губительна – как дорогое вино в шикарном бокале, но внутри – яд и заражённая чужая кровь. Да, у Элроя были классные, но настораживающие татуировки: с богами смерти, сатаной, черепами, пламенем и много с чем ещё, что совершенно не сочеталось с его вежливой натурой. Но если знать его настоящего, то можно было понять, что каждая татуировка имела для него свой смысл и могла раскрыть его внутренний мир. А что в этом мире, что? Там – окровавленную землю топтали толпы людоедов, визжали фурии, доносились крики плачущих детей, что совсем скоро обратятся в новых демонов. Там – лишь мрак, подчинение и жестокость, делающие Элроя королём подземного царства. Вот только одного царства ему было мало – земля смертных манила правителя, манила своей беззащитностью, светом и глупостью. Манила, потому что хотела быть пойманной.
И мне оставался сделать лишь один выбор – помогать ему завоевать мир или нет.
А почему бы и нет?
А, собственно, да… почему бы и нет?
– Входите, – забравшись на кровать, я разрешила стучащему войти и сделала хвост из длинных чёрных волос.
– Смею заявить, что выглядишь красивой, – сообщил Элрой, вручая мне виски и миску с шоколадными шариками.
– Даже с этими шрамами и пирсингом? – не поверила я ему, не привыкнув к тому, что кто-то ещё считал меня красивой помимо Джозефа и… Филис, да.
– «У красоты смыслов столько же, сколько у человека настроений. Красота – это символ символов. Красота открывает нам всё, поскольку не выражает ничего», – процитировал он слова Оскара Уайльда, положив передо мной шахматную доску.
– Я за чёрных, – тут же заявила я, наливая алкоголь в свою миску с шариками.
Элрой хитро сверкнул взглядом.
– Мне нравится, когда женщины играют чёрными пешками. Это показывает их внутреннюю устойчивость и силу – чем больше на них чёрного, тем могущественнее они выглядят. И играть за чёрную даму – лишь доказательство этого, ведь в таких случаях женщины понимают, что дама, само зло, коварство и жестокость, в чёрном наряде выглядит более властной. Но не обязательно более красивой, ведь порой красота выражается не в том понимании, в котором большая часть людей для себя осознала, а в том понимании, что производится общим эффектом – тем, что надолго останется в памяти людей. А эффект ведь может быть каким угодно: от парадного наряда до кровавой бойни. Именно войны крепче всего держатся в памяти человечества, потому что вся наша история – это война. «До тех пор, пока война считается порочной, она сохранит своё очарование; вот когда её сочтут пошлой, она перестанет быть популярной».
– Снова Оскар Уайльд?
Его голос был такой красивый, ласкающий порочными нитями, такой вежливый, как обращение слуги к королю, что я и не заметила, как съела все шоколадные шарики с виски. Не самый полезный завтрак и уж тем более не самая
