Марина Ефиминюк - Бесстрашная

Он многозначительно кивнул, точно мы обсуждали какой-то скандальный секрет.

— Мы говорим о суниме Патрике Стомме?

Последовал еще один кивок, сдобренный елейной улыбкой. Язык не поворачивался назвать секретаря многословным.

— Суним королевский посол хочет поговорить с вами, — поведал секретарь и добавил: — Прямо сейчас.

Отношения с королевскими ставленниками у меня явно не складывались, и ничего хорошего от нового посла ждать не стоило. Пришлось на ходу выдумывать полуправдивый предлог, чтобы увильнуть от неприятного свидания.

— Я должна предупредить шефа, что сегодня не появлюсь в конторе…

— Уже предупрежден.

Конечно, таким людям, как Патрик Стомма, присылающим личного секретаря к второсортной газетчице, отказывали только безумцы.

— Ну, хорошо… — пробормотала я и, опираясь на руку услужливого кучера, забралась в салон.

Дверь закрылась, мы с попутчиком погрузились в полумрак. Карета мягко тронулась. Постепенно в закрытом маленьком пространстве воздух загустел, стал липким. Очень хотелось отодвинуть занавеску и ртом глотнуть утренней свежести. Я расстегнула пару пуговок на льняном кардигане и невольно заметила, что секретарь, сам того не осознавая, тер руки, как будто мерз в невыносимой духоте салона.

До Королевского холма мы доехали в гробовом молчании, обмениваясь странными улыбками.

Особняк Стоммы-старшего походил на королевский дворец, с колоннами, позолоченными ручками и наборным паркетом. В воздухе витал неуловимый запах воска, которым натирали полы. В холле на самом видном месте красовался огромный портрет хозяина дома с молоденькой рыжеволосой супругой. Стояла печальная тишина, точно не было ни отряда слуг, ни самих хозяев. Дом выглядел пустым, как музей, куда не пускали посетителей, а его роскошь подавляла. В подобных местах мне всегда хотелось говорить шепотом, точно разговор в голос оскорбил бы стены, затянутые в светлый шелк с серебристыми прожилками.

— Сюда, — указал направление секретарь, и мы прошли к высоким двустворчатым дверям, прятавшим огромный кабинет с большим письменным столом, двухъярусными шкафами, полными книг, и со специальной приставной лестницей, позволявшей доставать до верхних полок. В центре стояли обитые парчой диваны и кресло с высокой спинкой.

— Присаживайтесь, — предложил мне проводник. — Суним королевский посол сейчас будет.

Секретарь вышел. Оставшись в одиночестве, я села на краешек дивана, пристроила на коленках сумку, но только дверь отворилась, как вскочила на ноги, точно парчовая обивка кололась иголками.

— А вот и ты! Как я рад тебя видеть! — С приветливым выражением на лице Стомма-старший вошел в кабинет.

Меня?! Я изобразила вежливую улыбку и поклонилась, как требовали правила приличий:

— Добрый день, суним королевский посол.

— Какие церемонии между своими людьми? — Патрик заставил меня выпрямиться.

Я и он — свои люди?! Я ошарашенно моргнула и вопросительно покосилась на застывшего на пороге секретаря, похожего на маленькую птичку. Однако тот даже бровью не повел, чтобы намекнуть, как гостье следует реагировать на неожиданное гостеприимство хозяина.

— Дай я посмотрю на тебя! — Он сжал мою ладонь чуть влажными пальцами и заставил повернуться вокруг своей оси, точно малолетнюю гимназистку. — Святые Угодники, как ты сильно на нее похожа! Одно лицо! И почему я раньше не заметил?

— Простите? — с извиняющейся улыбкой осторожно переспросила я.

Патрик Стомма в отличие от младшего брата был невысок. Если при разговоре с Кастаном мне приходилось задирать голову, то новому королевскому фавориту я смотрела в глаза.

— Хотя… Мне кажется, ты немного ниже ее. — Он вытянул руку, прикидывая мой рост, и обратился к секретарю, следившему за хозяином с елейной улыбкой лизоблюда: — Жаль, Осиф, ты не видел Агнессы. Она была настоящей красавицей.

— Кто? — вклинилась я.

— Твоя мать.

У меня погасла улыбка.

— Зои, ты совсем не помнишь своей матери? — принялся допытываться Патрик. — Как она удивительно пела!

Он стал мурлыкать сбивчивый мотивчик. Неожиданно в голове зазвучал чистый женский голос, поющий колыбельную.

«Вечер входит на порог. В доме звезды он зажег. В доме стало тихо-тихо…»[18]

Отогнав странное наваждение, я отступила и вымолвила с холодными интонациями:

— Мне кажется, вы что-то путаете, суним королевский посол. Меня зовут Катарина Войнич. Меня вырастил и воспитал лекарь Борис Войнич, он держит аптекарский двор в районе Западных ворот…

— Разве тебя не удочерили? — поднял брови Стомма-старший. — Ты сейчас все увидишь.

Беспрестанно оглядываясь в мою сторону, точно я могла сбежать от тревожного разговора, он направился к книжным стеллажам и, забравшись на лестницу, снял с верхней полки пухлый семейный альбом для гравюр.

Он нашел нужный разворот и с довольным видом кивнул, словно вел внутренний диалог.

— Вот смотри. — Патрик спустился и подошел ко мне с открытым альбомом. Он указал пальцем на гравюру с изображением юной женщины в старомодном платье, с высокой прической. Мы действительно были похожи, как сестрицы. — Агнесс, твоя мать. Удивительная женщина.

Он говорил о ней в настоящем времени.

Мельком глянув на портрет, я перевела холодный взгляд на мечтательное лицо собеседника. Видимо, мысленно он переместился в прошлое, вспоминая годы своей молодости. В глазах светилась неожиданная нежность. Похоже, суним королевский посол когда-то был влюблен в эту женщину.

— Агнесс заменила Кастану старшую сестру, он души в ней не чаял, — пустился он в воспоминания. — Ему было семнадцать, когда она погибла в том страшном пожаре.

При упоминании о пожаре у меня по спине пробежал холодок.

— А вот посмотри…

Патрик перевернул страницу и постучал ногтем по очередной черно-белой гравюре с позирующими граверу мужчинами в костюмах и круглых, по старой моде, котелках. Среди незнакомых сунимов стоял Кастан, худой долговязый отрок.

— Это твой отец. — Королевский посол указал на представительного мужчину с тростью, не вызывавшего у меня ровным счетом никаких эмоций, впрочем, как и красавица Агнесс. — Густав Каминский.

Имя точно ударило меня в живот, выбив из груди весь воздух.

Неожиданно дверь стремительно распахнулась, и в кабинет с полубезумным видом, растрепанный и заполошенный, ворвался Кастан. Он чуть не сбил с ног секретаря, наблюдавшего за нашим погружением в прошлое с неизменной кроткой улыбкой.

Патрик оторвался от изучения гравюр и поднял на младшего брата, побелевшего от ярости, насмешливый взор: